Курт Сеит и Шура

– Ты знаешь, Сеит, я скучаю по нашим дням в Синопе, по нашему первому дню в Стамбуле. В то время мы принадлежали только друг другу.

Сеит посмотрел Шуре прямо в глаза и сказал:

– Мы всегда будем принадлежать друг другу, Шурочка. Что бы ни случилось.

Глава 29 Прощай, Стамбул Весна 1924 года

Ликер не помогал уснуть. Даже если Сеиту удавалось задремать, его мучили кошмары. Когда он решил бежать из России, он думал, что это его собственное приключение, но, очевидно, сильно ошибался. Это затронуло жизнь сначала одной, а потом и другой молодой женщины. Теперь две женщины зависели от него и от его решений.

От Мюрвет он втайне ждал помощи в том, чтобы приспособиться к обществу, обычаям и нравам принявшей его страны, но она была ребенком, так что Сеиту самому приходилось играть роль учителя. Она все еще находилась под влиянием семьи, связывавшая ее с матерью пуповина оставалась. Она изводила Сеита своей ревностью, своей плаксивостью.

Шура, с другой стороны, была единственной нитью, связывающей его с родной Россией, с его шальной молодостью, с его ярким прошлым. Она была единственным свидетелем любви, полной фантастической страсти, ран и сердечной боли. Теперь все быстро менялось. Присутствие Шуры не избавляло от тоски по Родине, а любви Мюрвет не доставало, чтобы он почувствовал себя дома. Он женился на этой маленькой девочке и сделал ее своим спутником в кысмет, своей судьбе. С другой стороны, женщина, которая присоединилась к нему на берегах Алушты, чтобы отправиться в незнакомые земли, сделала это только ради их взаимной любви. Она приняла все тяготы без единой жалобы. Столь велика была ее любовь, что она даже приняла позор женитьбы Сеита на другой, как бы сильно это ее ни ранило. Сладкая, прекрасная, верная, жертвенная Шура, она навсегда останется самой особенной женщиной в его жизни, той, кто заслуживает все счастье мира, к сожалению, ускользнувшее от нее здесь, в Стамбуле. Может быть, они были бы счастливее в Париже или в Нью-Йорке, о чем они говорили так много раз. Это могло бы стать их общим планом, но теперь, когда он был связан семьей и ребенком, наибольшее, что он мог сделать, – это протянуть ей руку помощи, чтобы помочь перебраться в Париж. Сам не имея такой возможности, он решил помочь ей достичь этой цели.

Сеит был уверен в правильности своего решения. Он вылез из постели осторожно, чтобы не разбудить Мюрвет. Он оделся, вышел из дома и отправился в сторону Бейоглу.

* * *

Первые лучи солнца проникли в спальню. Москитная сетка над латунной кроватью была раздвинута, покрывало лежало на полу. Сатиновые шторы, тумбочка, зеркало, духи, нитка жемчуга – все в комнате приобретало очертания и цвет.

Светловолосый мужчина повернулся и посмотрел на женщину, спавшую рядом с ним. Он приподнялся на локте, чтобы поцеловать ее волосы. Он тронул пальцами ее спину и слегка погладил ее, осторожно, чтобы не разбудить. Сколько времени прошло с тех пор, как он встретил эту восхитительную и изысканную женщину? Шесть месяцев или восемь?

Женщина, которую он нашел здесь, в Стамбуле, давала ему не просто сексуальное удовлетворение, на что он рассчитывал, а ощущения, о которых он даже не мечтал, она стала наваждением. Он был захвачен грустью в ее смехе, болью в ее теплоте, ее благородством.

Ему было пора уходить. Он не знал, сможет ли когда-нибудь еще вернуться в Стамбул. Мысль об окончательном расставании с Шурой возмутила его. Он притронулся к ней и ждал, пока она откроет глаза. Еще не до конца проснувшись, она сказала по-французски тихим голосом:

– Бонжур, Ален.

Она положила свою руку на его руку, обнимавшую ее за талию, но, заметив выражение на лице, замерла в ожидании. Молодой человек поцеловал ее ладонь и начал задумчиво говорить:

– Шура…

– Да?

– Ты хочешь поехать со мной в Париж?

– Зачем?

– Ты одинока здесь, а я не хочу расставаться с тобой.

– Я не одинока, здесь Валентина. У меня много друзей.

– Валентина замужем за твоим старым другом, не так ли?

Шура подняла обнимавшую ее руку мужчины своими нежными пальцами и повернула его обручальное кольцо. На ее лице отразилась боль ребенка, рану которого потревожили вновь.

– А во Франции я не буду одинока? Скажи мне, какая разница?

Ее глаза рассматривали белые тюлевые занавески над кроватью, как будто пытаясь рассмотреть что-то невидимое. Она медленно продолжила:

– Я приговорена к пожизненному одиночеству. Неважно, где я. Я давно приняла это решение, и я готова к последствиям. Не беспокойся обо мне.

– Да, но я не хочу расставаться с тобой, Шура. Ты же знаешь, я люблю тебя больше, чем кольцо на своем пальце.

– Не надо, Ален, не жалей меня. Ты не должен мне ничего, у тебя есть жена и дети, к которым ты должен вернуться. Кто знает, если когда-нибудь дорога приведет тебя сюда, может быть, мы сможем увидеться. Как говорят турки, кысмет.

– Ты все еще любишь его, правда?