Куртизанка

Реми начал убеждать ее, что ему ничего не надо, кроме одного, но, поскольку Габриэль продолжала вырываться, он неохотно отпустил ее. Девушка откинула назад свои пышные волосы и соскочила с кровати. Она наклонилась и открыла тяжелую крышку сундука в ногах кровати. Роясь в его содержимом, нетерпеливо выбрасывала оттуда белье, юбки и другие предметы одежды.

— Что ты там ищешь?

— Погоди.

Она отодвинулась от сундука, держа в руках длинный предмет, обернутый в бархат. Обойдя угол кровати, раз вернула ткань и вытащила шпагу. У Реми перехватило дыхание, но он смотрел не на шпагу, а на Габриэль. Свеча высвечивала золото ее волос, бросала теплый отблеск на ее кожу цвета сливок, придавая глазам яркость драгоценных камней. Она держала шпагу за эфес, острием вниз, и напоминала девушку из легенды, волшебницу, которая поднялась из таинственных глубин озера, чтобы одарить короля Артура его мечом. Только в руках у нее был не Эскалибур, легендарный меч короля Артура, а шпага Реми с простой и ничем не украшенной рукояткой и таким же простым стальным клинком. Это была старая шпага Николя, которую он считал пропавшей в ночь накануне Дня святого Варфоломея, и с тех самых пор ставшая целью отчаянных поисков в его кошмарах. Габриэль положила шпагу лезвием на руку и протянула ему шпагу рукояткой вперед. Он заколебался, опасаясь, что вместе с возвращенной шпагой оживут слишком мрачные воспоминания той ночи, когда он в последний раз владел ею, ночи резни. Но стоило ему сжать в ладони потертый эфес, до боли знакомый ему каждой зарубкой на щитке, защищающем пальцы, как на него нахлынули совершенно иные воспоминания.

Ему тогда было лет десять, не больше. Хотя Реми и был высок для своего возраста, отец казался ему великаном. В его воспоминаниях не слишком четко всплывали черты лица Жана Реми, только его борода с седыми прядями. Но он прекрасно помнил руки отца, большие, мозолистые, жесткие, с шишковатыми суставами пальцев из-за того, что они не раз бывали выбиты и сломаны.

«Думаешь, ты уже достаточно силен, чтобы обращаться с таким оружием, сынок?

— О да, отец, — ответил Реми, хотя почувствовал, как напряглись все его плечевые мускулы, когда он приподнял клинок.

— Береги свою шпагу. Обращайся с ней с уважением, чтобы хорошо пользоваться ею, и она сослужит тебе верную службу. И милостью Божьей, пусть она всегда держит твоих врагов на безопасном расстоянии.

Жан Реми расплылся в одной из своих редких улыбок и потрепал сына по голове.

Его отец был грубоватым и немногословным человеком, не привыкшим раздавать слова похвалы и любви. Но в тот день, когда отец дал ему эту шпагу, Николя почувствовал всю полноту любви Жана Реми и гордости за своего единственного сына».

— Моя старая шпага. Ты хранила ее все это время? — поразился Реми.

— А что, ты думал, я сделаю с твоей шпагой? — возмутилась Габриэль, устраиваясь подле него на кровати. — Брошу в Сену?

— Если вспомнить, как я обращался с тобой по возвращении в Париж, все те резкие и беспощадные слова, которые я говорил тебе, я едва ли решился бы винить тебя за это.

— Я сама наговорила столько всего, о чем сейчас жалею, и еще больше натворила. — Она накрыла ладонью его руку на рукоятке. — У меня ничего не осталось после тебя, кроме этой шпаги, Николя. Ты, конечно, посмеешься надо мной, но мне казалось, что твоя сила и твое мужество каким-то волшебным образом вселились в твою шпагу. Если мне становилось одиноко или я чего-то боялась, я надевала твою шпагу, и у меня появлялось чувство защищенности. Твоя шпага придавала мне силы и уверенность.

Реми никоим образом не был склонен смеяться. Положив шпагу на пол возле кровати, он схватил Габриэль в охапку.

— Ах, если бы только я обладал волшебной силой и сумел оградить тебя от бед, — прохрипел он. — Но ночь накануне Дня святого Варфоломея научила меня тщетности всяческих обещаний навсегда защитить кого-то.

— Никто не может давать таких клятв. Будет более чем достаточно, если ты пообещаешь любить меня.

— В этом я клянусь. Люблю и буду любить до самой смерти.

Реми поцелуем запечатал клятву. Губы Габриэль раскрылись ему навстречу, нежность разбудила более настоятельное желание. Реми расстегнул пуговицы на ее халате и зарылся руками под распахнутую ткань. Он целовал ее с жадностью, он смаковал звуки ее вздохов, ее тихих стонов наслаждения…