Куртизанка

— Нет! Я не могу принять это. Только если услышу правду от тебя самой. Ты расскажешь мне все сама.

— Я прекрасно знаю, как торговать собой. — Она впилась пальцами в спинку стула. — Почему, вы думаете, мне удалось попасть в Париж и предъявить свои права на этот дом? Арианн была против моего отъезда, а Ренар фактически держал меня в заточении. У меня не оставалось иного выхода, только бежать. И в конце концов я сумела сбежать с помощью торговца, который снабжал вином замок. — Габриэль опустила глаза и остановила свой взгляд на позолоченном узоре, украшавшем стул. — Господин Дюкло — очень любезный, добродушный мужчина. Он с радостью согласился отвезти меня в Париж в обмен на… на мою благосклонность.

Габриэль услышала, как Реми судорожно глотнул воздух, но не рискнула посмотреть в его сторону.

— Как только я прибыла в Париж, господин Дюкло же не мог быть мне полезным в том, к чему я на самом деле стремилась. Мне нужно было попасть в высшее общество, попасть ко двору. Для этого мне понадобился герцог Пентье.

— Не желаю больше ничего слышать, — прорычал Реми.

Он рванулся к окну и повернулся к ней спиной, словно это могло защитить его от звуков ее голоса.

— Нет уж, черт побери! Вы сами напросились, так теперь слушайте, — крикнула Габриэль. Она с силой прикусила губу, чтобы унять дрожь, затем продолжила спою беспощадную повесть: — Герцог оказался учтив, остроумен и обворожителен. Я многому научилась у него. Прискорбно, но герцог понес финансовые потери, и ему пришлось удалиться в свое поместье. Я не имела никакого желания покидать Париж, и тогда я…

— Прекрати, Габриэль, — взмолился Реми.

Он уперся рукой в оконную раму. Его позвоночник напрягся так, что казалось: еще чуть-чуть, и он просто треснет.

— Тогда я нашла себе маркиза де Ланфора. Хороший мальчик, но имеет склонность писать ужасные стихи. У меня, вероятно, сохранился один из его опусов…

— Я же сказал, прекрати.

Реми проревел так громко, что Габриэль вздрогнула и замолчала.

Крепко выругавшись, Реми опрокинул стол рукой. Бутылочки, флакончики, баночки — все попадало на пол. Габриэль отпрянула, прикрывая руками лицо от разлетевшихся осколков стекла. Она закричала не то возмущенно, не то испуганно.

Прежде чем она успела перевести дух, Реми уже навис над ней. Он грубо схватил ее за плечи и притянул к себе. Его дыхание обожгло ее. Его лицо было перекошено от гнева. Внезапно ей вспомнились слова Касс, когда та держала меч Реми.

«Этот клинок рассказывает мне… совсем о другой, потаенной части души твоего нежного рыцаря. Его прозвали Бичом, Габриэль. Сомневаюсь, что мужчина способен заслужить подобное прозвище своей добротой и кротким нравом».

— Что с тобой произошло, Габриэль? — проскрежетал Реми. В его карих глазах застыла мука и ярость. — Как тебе удалось настолько сильно измениться?

Хотя сердце ее давно ушло в пятки, Габриэль решительно распрямилась и бросила вызов его ярости и гневу:

— Я вовсе не менялась. Меня всегда отличало честолюбие.

— Нет, не правда! — прорычал Реми. — Ты никогда не была ни холодной, ни расчетливой, не горела желанием идти напролом ни ради денег, ни ради власти. Да, ты была бойкой и страстной, но благородной и невинной.

— Да нет же, Николя Реми. Еще до встречи с вами у меня уже был первый любовник, — бросила Габриэль ожесточенные слова в лицо капитану.

Реми грязно выругался. Его руки сжимали ее с ужасной силой, она задыхалась. Ей казалось, он будет сжимать их до тех пор, пока она не испустит дух. Но он резко разжал руки и почти отшвырнул ее от себя. Пока Габриэль восстанавливала равновесие, Реми успел отойти в дальний угол комнаты.

Ужасная тишина повисла в комнате, нарушаемая только прерывистым дыханием Габриэль, старавшейся прийти в себя. Ее била дрожь. Она потирала заболевшие плечи, не спуская глаз с того, что осталось от лосьонов, притираний и духов, некогда тщательно приготовленных для нее Касс.

— Вот видите, — глухим голосом подвела итог Габриэль. — Вы никогда по-настоящему и не знали меня.

— Как вижу, не знал.

Казалось, Реми окончательно сокрушило ее признание в существовании Дантона. Его ярость утихла так же стремительно, как и возникла. Он устало провел рукой по лицу, и Габриэль подумала, что она читает по его главам, как умирают его грезы о ней, одна за другой.

— Боже мой! — Реми упер руки в бока, поднял глаза к потолку и горько расхохотался. Потом резко оборвал смех и пробормотал: — Какой же я болван! Самый большой болван на свете.

«Нет, — печально подумала Габриэль. — Просто благородный человек, полагавший, что и весь мир так же благороден».

Она обошла осколки битого стекла и липкие пятна лосьонов на ковре и осторожно приблизилась к Реми.

— Прости, если сделала тебе больно, — попросила она. — Поверь, меньше всего на свете мне хотелось бы причинить боль именно тебе.