Кушетка

Это, кстати, требовало уточнения. Свобода — для кого? Сколько свободы можно купить на десять центов при теперешней инфляции? Довольно много, если, конечно, истратить их на звонок. Но о чем он думает? Он обязан позвонить. Чарльз посмотрел на ребро монеты. Надпись: „На Бога мы уповаем!” Вот и ответ. Положись на Бога. И он опустил монету в щель.

Щелчок. Зуммер. Диск. Ожидание. Отвечает глупый голос. Снова ожидание. Сейчас.

Да, сейчас...

— Порядок, лейтенант. Так же, как вчера. В семь часов.

— Подождите, — говорит Крицман, — отсюда вытекает интересный вопрос...

Каков идиот! Думает, что его можно заговорить. Сейчас его ничто не удержит.

— Извините, — сказал Чарльз. — Но я должен идти.

Трубка повешена — еще один щелчок. Телефон умер.

Телефон умер.

Но часы на соседнем здании были живы. Каждую минуту стрелка прыгала на одно деление вперед. 6.56. Точное время. 6.56. Или, если предпочитаете, без четырех минут семь.

Телефон был мертв, часы — живы. И через четыре минуты кто-то умрет еще. Умрет, как Франклин Делано Рузвельт. Как тот мальчик, который никогда не имел десятицентовика, потому что проклятый старик...

Теперь осторожнее. Ты переходишь улицу. Не спеши. Нельзя спешить, когда ты несешь в себе тайну. Тайну простую и глубокую. Имя ей — Бог.

Ты — Бог.

В этом и есть тайна.

Вокруг тебя всего лишь люди. Маленькие глупые людишки, снующие взад-вперед, от работы к отдыху, от боли к удовольствию, взад-вперед по замкнутому кругу. Только Бог может остановить их. Ты тоже можешь остановить их. Следовательно, ты — Бог. Глубоко и просто. Просто и глубоко.

Через четыре минуты — нет, через три (время — тайный слуга Божий) ты докажешь свою божественность. Ты остановишь одного из них. Любого, на выбор.

Вы, проклятые дураки, несущиеся мимо, разве вы не знаете, что Бог идет среди вас? Конечно, нет. Потому-то вы прокляты. Все вы прокляты и обречены.

Он улыбнулся. И вы — боги, если уж на то пошло. И откуда взялась мысль, что Бог должен говорить языком Библии короля Якова? И кто он таков, король Яков, чтобы цеплять свое имя к изложению Библии? Он не написал ее, он даже не сделал перевода; просто заставил компанию бедных профессоров и клириков провернуть это дело, а потом присвоил себе все заслуги. Богу следовало покарать короля Якова. Впрочем, если подумать, он и покарал: Яков мертв. Яков мертв, и Джордж Сеймур Коллинз мертв. А через две минуты ещё кто-нибудь умрет, потому что Он повелел сделать это. Такова Божья воля.

Кто? Который из этих живущих во мраке дураков?..

Может быть, вон тот слепец?

Это был настоящий слепой — продавец газет, стучащий белой тростью. Чарльз подошел ближе. Продавец отвернулся от лотка и шагнул к Чарльзу, предлагая газету.

Чарльз огляделся. Он стоял в нише. Никто его не видел. Его рука соскользнула во внутренний карман куртки, но замерла в нерешительности — из-за угла выполз патрульный автомобиль и остановился за лотком. Чарльз вынул руку из кармана и пошел прочь. Мимо циферблата на здании: 6.58.

Он всматривался в лица. Молодая девушка. Цветной парень. Женщина с младенцем. Любой из них подходит. Приноси в жертву Богу девственниц. Богу — детей Хама, рабов. Богу — первородный плод чрева твоего. Но не здесь, не у всех на глазах.

Чарльз увидел мужчину средних лет, в шляпе. Вот он согнулся, завязывая шнурок. Чарльз небрежно приблизился, едва не налетев на мужчину, когда тот выпрямился. Слишком поздно.

Чарльз оглянулся. Поздно ли? На углу здания напротив Першинг-сквер были часы. Ниже светилась надпись: „ТОРОПИТЕСЬ ЗАСТРАХОВАТЬСЯ!”

Всего одна минута ходу. Ходу — куда? Черт их побери! Они двигались слишком быстро — жирный мужчина, тощая женщина, маленький мексиканец, моряк... „ТОРОПИТЕСЬ ЗАСТРАХОВАТЬСЯ!” ТОРОПИТЕСЬ... ТОЮПИТЕСЬ... ТОРОПИТЕСЬ...

Он остановился у перекрестка, ожидая зеленого света. Всмотрелся в толпу на противоположном тротуаре. Лица, лица, слишком много лиц. Много званых, но мало избранных. Кто будет Избранником?

И тогда Чарльз увидел его. Пожилой человек в очках с толстыми линзами. Он спокойно стоял под мигающей световой надписью: „Стойте! Стойте!..”

Конечно, это было откровение — но тот человек не знал о нем. Никто не слеп так, как нежелающий видеть.

Свет сменился на зеленый. Толпа волной покатилась с тротуара и на середине улицы смешалась со встречной волной.

В глубине черепа, словно в колокольне, гудело: ОДИН... ДВА... ТРИ...

Сумасшедшая евангелистка, которую Чарльз недавно слышал на улице, вещала, что Бог — повсюду вокруг нас.

Видела бы она его сейчас. Не его, но Его, Бога, встречающего человека в толпе — посреди улицы нижнего города в Лос-Анджелесе.

ЧЕТЫРЕ... ПЯТЬ...

Рука нырнула в карман и вышла наружу... он был в его руке, не Его, а именно в его собственной руке, рука метнулась вперед и быстро вернулась. Чарльз прошел мимо, а человек начал падать — ШЕСТЬ... СЕМЬ... — точное время! — очки свалились с носа и разбились о мостовую.