Кушетка

Чарльзу хотелось оглянуться, но семь часов уже минуло, время истекло, и он должен был идти дальше: чтобы не спеша пройти по улице, повернуть за угол, на тенистую боковую улочку, туда, где было хорошо, темно и пустынно.

Любой опыт ценен, а этот — в особенности. Вот эта фантазия о слиянии с Богом. Он лишь в последний момент понял, что это, конечно, была фантазия. В этом нет вреда. Настоящий вред был бы, если бы он действительно в это поверил. Но когда он вновь ощутил в руке оружие, он понял истину. Он всего лишь человек. Такова реальность.

Он подошел к мусорному баку, стоящему у края тротуара. Бросив по сторонам быстрый взгляд и убедившись, что никого рядом нет, Чарльз откинул крышку и опустил топорик внутрь. Крышка захлопнулась, предъявив надпись: „Содержите город в чистоте!”

Затем он ушел, зная точно, что он сделал, что делает и кто он такой. Он — Чарльз.

И он ничуть не сожалел об этом знании. Реальность лучше фантазии. Это критерий подлинной нормальности.

И все же ему было жаль расставаться с топориком. Потому что он понял, наконец, не только часть истины, а всю ее. Бог — тот, кто владеет Жизнью и Смертью.

Так что истинным Богом был топорик для льда...

11

Выйдя из переулка, Чарльз услышал вой сирен. Любопытно, слышит ли их Крицман. Крицман. Забавно, ведь Чарльз никогда не видел этого человека. Нашел его имя в газете. Несомненно, лейтенант ломал голову, почему выбрали именно его. Ну и пусть ломает, ему есть над чем подумать.

И все же Чарльз не мог отделаться от интереса к сыщику. Что это за человек, как он выглядит?

Вероятно, Крицман тоже думал о Чарльзе и задавал те же вопросы. Но он никогда ничего не узнает. Им не суждено встретиться. Если Фортуна не отвернется...

Она не отвернется. Когда звук сирен удалился, Чарльз свернул за угол и вошел в здание. Лифт ждал. Чарльз нажал кнопку седьмого этажа. Никто не видел его, но если бы и видел — что с того? Он — пациент, идущий на очередной прием. И опаздывает он всего на три минуты.

В приемной доктора Янца горел свет, но было пусто. Он вошел, уловив голоса за дверью кабинета, скользнул в кресло, схватил какой-то журнал и открыл его наугад. Когда дверь открылась, Чарльз внимательно читал журнал.

Вышла женщина средних лет — та, которую он видел на прошлом приеме. Выглядит действительно больной. Интересно, что с ней? Климакс? Многие женщины, кажется, испытывают в это время огромное потрясение.

Женщина прошла мимо, взглянув так, будто собиралась поздороваться, но Чарльз отвернулся. Достаточно того, что она увидела его здесь.

Он гордился собственным самообладанием. Самообладание. Чертовски меткое слово. Никто не владеет им. Он — сам по себе. Он — множество людей. То, что он усилием воли изменяет ход своих мыслей или произвольно меняет формы отношений с реальностью, доказывает это. Глубина, рассудительность, оригинальный замысел или каламбур — он способен на все, без какого-либо напряжения. А все потому, что он — одаренная личность. Не то, что эта несчастная баба, сама себя загнавшая в колею и пришедшая теперь к Янцу потому, что ей из нее не вырваться. Если уж на то пошло, Янц тоже засел в колее. В колее под маркой „Д. М.”

Они не понимают тайны изменчивой личности, тайны свободы. Свобода. Именно это слово написано на десятицентовике. Двенадцать минут назад он совершил поступок и даже не сбился с дыхания. Он может спокойно сидеть в кресле и анализировать ситуацию. Самообладание — признак сверхчеловека.

Доктор Янц заглянул в приемную. Чарльз заставил себя прочесть строчку в журнале. Затем поднял глаза.

Янц откашлялся.

— Добрый вечер, Чарльз. Долго ждешь?

— Минут десять.

Чарльз по-прежнему держал в руках журнал.

— Здесь интересная статья о космических кораблях.

Он поднялся и отложил журнал.

—Как вы полагаете, доктор, мы близки к полету на Луну?

Янц улыбнулся.

— Не знаю. Мое дело — помогать людям жить на Земле.

Янц — заштатный острослов. Тем не менее Чарльз, направляясь к двери, улыбнулся шутке. Янц отступил, пропуская его. Чарльз вошел в кабинет и — конечно, она была на месте. Проклятое чудовище, обтянутое морщинистой кожей.

Но сейчас он не в силах смотреть на нее. По крайней мере, не сегодня. Только не после того, что он пережил.

Янц следил за ним. Чарльз чувствовал, что его неуверенность замечена. Нет смысла недооценивать этого человека. Колея „Д. М.” весьма широка, к тому же Янц — у себя дома.

А Чарльз — нет. Следует учесть это.

— Извините, доктор, я хочу спросить — нельзя ли сегодня обойтись без нее?

Янц молча подошел к своему стулу. Он ждал. Чарльз поколебался, потом медленно сел. Янц кивнул.

— Тебе не нравится кушетка, верно, Чарльз? Почему?

Ладно, не стоит спорить. Чарльз лег на спину, вытянул ноги. Пусть видит. Он усмехнулся.

— Разве должны быть причины?

— Человек — животное разумное.

— Неужели?

— Конечно, у любого могут быть временные помутнения...

Доктор нагнулся вперед. Чарльз уже знал это движение. Он подобрался. Старик вознамерился его объехать.

— В полдень, например, когда ты приходил к Майерсу.

Он уже знает!