Кузькина мать Никиты и другие атомные циклоны Арктики

В Баренцевом море нас догнал крейсер, американец. Что нужно балтийскому штабному судну на Севере — это же все скрывали, крейсер приказал остановиться и поднять флаг, «обозначить свою принадлежность!» Наша «Эмба» даже оборотов не сбавила, хотя американец и пристроился рядом. А через два часа появились два звена наших «МиГов», и он отвернул.

Пришли в бухту Черную на Новой Земле, послали меня работать на опытовые корабли — людей там, видно, не хватало. Снимали броневые листы с надстроек, чтобы уменьшить парусность — так нам объясняли. А жили мы на берегу, в одной из палаток экипажа «Гремящего», всего человек сорок. Как закончили все, полигонную обслугу и нас отвезли на плавбазу «Неман». Здесь я познакомился с Михаилом Яковлевичем Земчихиным.

Михаил Земчихин

Человек этот мне запомнился. Был он крупным гражданским специалистом, из какого-то НИИ ядерных проблем. Но, как понимаю, проблемы эти большей частью касались дел военных. Поэтому выдали ему офицерские погоны и затем ежегодно на них прибавляли по звездочке.

Слова «дозиметрист» мы тогда и не слышали. Тех, кто имел дело с радиацией, называли «химиками». О радиации у большинства матросов — никакого понятия! А Земчихин первым объяснил мне, что это такое, — он участвовал в учениях]954-го под Тоцком, где наши «опробовали» атомную бомбу. Он в танке находился и въехал в зону, где излучение было 800 рентген-час. Так ведь и броня не спасла — кожа на его руках выглядела истонченной, просвечивалась, даже различались очертания фаланг пальцев, да и других хворей хватало. Вот из-за них, собственно, семья у Михаила Яковлевича и нарушилась. Был он одинок, и остаток жизни, сколько отпущено, проводил на ядерных полигонах. Для меня, молодого матроса его трагедия стала предостережением. Но большинству служивых на Новой Земле радиоактивная угроза так и оставалась неведомой.

Бухта Черная — Д-1

Погода в тот день выдалась солнечная, безветренная. Плавбаза «Неман» стояла в бухте Селезневой. Отсюда и наблюдали, как из-за сопок вырос ядерный гриб — большущий! Потом его вдруг «зашатало» в стороны — видимо, ветер менялся, но в конце концов ствол и шапку его размыло, разметало, и облака поплыли к северу. Запомнились еще пара самолетов, похоже, Ил-2 — они раза два пролетели сквозь эти облака, наверное, летчики брали какие-то пробы.

На следующий день нас всех погрузили на машины и вернули в Черную. Корабли на рейде — все, будто обожженные, а с ПЖК их уже обмыли из гидрантов. Пошел я вдоль уреза воды. Поразительно: сначала полоса медуз, следом — полоса омертвелых водорослей, за ней — такая же из палых крабов. На какой глубине живность жила, там смерть и встретила, а отлив оставил все на берегу… Будто море «предъявило» нам, людям, погибших в бухте своих обитателей.

Опытовых животных к этому моменту уже сняли с кораблей. Одних в биологические лаборатории отправили, других на песчаную косу загнали. Собаки, козы, бараны, поросята кричат, зовут каждый на свой голос — голодные были. А кому их кормить, да и чем? Тундровым мхом не накормишь. Что с ними сталось? Верно, погибли.

Вернулся я на «Эмбу», взяли на борт людей и ушли мы в Молотовск, стали к угольной стенке, а потом зазимовали на Яграх — причалы № 23–25.

Без веры в мораторий

По весне двоих матросов с «Гремящего» и нас троих с «Эмбы» отправили в Москву, на главный радиоприемный центр ВМФ. Таких, как мы, человек 300 с разных флотов собралось — учились мы новой специальности — телемеханик-автоматик. Ходил, конечно, слушок, мол, для Новой Земли. И точно — вскоре поездом до Ленинграда, а оттуда в трюмах дизель-электрохода «Енисей» — на Новую Землю.

В Митюшихе, помнится, припайный лед уже ослаб. Стали на него выгружаться. Один ГТС у берега провалился. Говорили, был в нем главком Горшков. Слава Богу, обошлось — машину успели подцепить и вытащили. Весна. Тепла еще нет, распута страшная — автомашины с радиостанциями таскали тракторами. Жилья нет — жили прямо в машинах. Бани нет — с мая по сентябрь мылись в тундровых лужах.

В 1956-м, видимо, действовал мораторий — взрывов не было. Но, верно, не надеялись на него, если строили зону Д-1, а вокруг нее — подземные КП и бункеры с аппаратурой, и строили ударно. Вот как построили, так я и вернулся на «Эмбе» в Молотовск.

Ядерная «шкатулка»

Какая она на вид — «атомная бомба»? Возвращался я как- то из увольнения в город и вижу — краснопогонники на причале оцепили «Эмбу». Свои ребята шепнули — грузят ядерное устройство. Что-то вроде ящика-шкатулки. В корме у «Эмбы» — радиоприемный центр, вот там, в телетайпной, эту «шкатулку» заперли, дверь опломбировали, охрану выставили, и сразу же отпихнули нас от причала. Пошли мы снова в бухту Черную.

В Митюшихе рвали водородные бомбы, и была так называемая «площадка» — целый комплекс сооружений для наблюдения. Туда меня с «Эмбы» отрядили, и там я Михаила