Кузнец Песен

— Денежный ясак — рубль сорок. Да прошлогодних недоимок — две деньги. Да боярину и боярыне на подарочек не мешало бы накинуть полтинник.

Толмач резко повернулся к парню:

— Стопан, с вас причитается четыреста белок. Ну, что ж ты? Давай, тащи!

Но Стопан не двинулся с места. От наглого голоса Кавриша его била мелкая дрожь.

— Нечем платить, — хмуро отозвался он. — У меня только двести шкурок припасено на ясак. Сам знаешь, Кавриш, погорели мы нонче. И хлев, и амбар сгорели дотла.

— Так ты не хочешь платить? — злорадно закричал Кавриш и, повернувшись к боярину, сказал что-то по-русски.

Боярин побагровел, как напившийся крови клоп, глаза его гневно сверкнули, губы скривились.

— Проучить строптивца! — приказал он.

Два рослых стрельца подбежали к Стопану, схватили и, повалив, разложили на земле. Засвистала плеть, спину парня, словно огнем обожгло…

Между тем другие стрельцы не дремали. Сломав деревянный запор, они влезли в амбар. Один из них забрался на подловку и стал кидать вниз шкуры огненных лисиц, белых зайцев, пятнистых рысей и черных куниц. Дьяк вынес из амбара всю праздничную одежду. Стрельцы поставили перед боярином бочонок меду, круг воску.

После наказания Стопан два дня не возвращался домой, все скитался по лесу, думал в бессильной злобе:

«Как же так? Меня, самого ловкого и отважного охотника во всей округе, избили проклятые опкыны! Нет, нельзя больше терпеть!»

И в душе его, сливаясь с шумом леса и воем ветра, звучала воинственная чувашская песня, слышанная им как-то на Ветлуге:

Дубрава шумит, дубрава шумит.
О чем она так шумит?
Ожидает дубрава черную тучу.
Народ говорит, народ говорит.
О чем же народ говорит?
Говорит народ о свободе.

На второй день, к вечеру, вышел Стопан к илему Салмияра. Видит — ворота распахнуты настежь, дверь амбара раскрыта.

У ворот, прислонившись к столбу, стоит Сылвий. Она смотрит вдаль, за Ветлугу, и по лицу ее текут слезы.

Стопан подошел к девушке.

— Сылвий! Что случилось? О чем ты плачешь?

— Отца увезли в Козьмодемьянск. Сказали, что будут каждый день бить палками, до тех пор, пока мы не выплатим ясак.

Стопан нахмурился. На сердце стало так тяжело, как будто придавило его каменной глыбой.

— Бить будут? — переспросил он. — Ну нет, не бывать тому!

Сылвий только вздохнула в ответ и безнадежно махнула рукой.

Но Стопан сказал решительно:

— Последнее добро отдадим, а старика вызволим!

Он обошел соседей, бедняки сложились и выкупили Салмияра.

Но с того времени растет в душе Стопана решимость биться против притеснителей народа, как бился Арслан-патыр…

Голос матери оторвал парня от горестных воспоминаний.

Тяжело вздыхая и утирая набегавшие слезы, она подошла к сыну.

— Уходишь, сынок… — Аксывий обняла Стопана, дорогого, береженого сыночка, ласково погладила по спине. — Уходишь, оставляешь нас. Вернешься ли?..

— Не плачь, мать, — утешает ее Стопан. — Выпадет счастье, вернусь.

Дед Ямбаш вывел из хлева жеребца. Стопан прикрыл коня белым войлоком, сверху положил старинное седло.

Аксывий подала сыну полосатый вышитый мешочек.

— Возьми, повесь на грудь, — сказала она. — Здесь земля с могилы твоего отца. Носи всегда на груди, она убережет тебя от копья, стрелы и меча, поможет в трудную минуту…

В это время с улицы послышался голос:

— Эй, Стопан, готов ли? Все уже собрались.

— Готов! — бодро отозвался Стопан.

Он обнял мать, попрощался с дедом.

— Ну, счастливо оставаться! — сказал он и выехал со двора.

Долго стояла мать у ворот и, плача, неотрывно смотрела вслед сыну…

VI

Миновали древнюю Ижму, илем Пайгуса. У илема Тюмырзана к Стопану и его друзьям присоединился Тонаев Актуш со своими молодцами. С гомоном, песнями спустились на луга. Впереди показались соломенные крыши илема Салмияра.

Сердце Стопана забилось. Не может он проехать мимо, не завернув хоть на минутку.

Он незаметно попридержал коня и отстал от остальных. Они даже не заметили, что парень остался где-то за поворотом дороги. Едут, весело переговариваются, подшучивают над толстяком Яндылетом. Пузатый коротышка, похожий на туго набитый мешок, с трудом сидит на коне, и сам вместе с друзьями потешается над собственной неловкостью и над тем, что прихватил с собой не по росту длинную саблю.

— Яндылет, сабля у тебя, ничего не скажешь, внушительная. Не сабля, а палица! — смеется один.

— Ему и сабля-то, может быть, не понадобится. Он парень ловкий да смекалистый, — говорит другой.

Третий подхватывает:

— Навалится животом на врага, тому сразу конец придет.

Отряд въехал в березняк, росший за илемом, а Стопан хотел было свернуть на тропинку, уводящую в сторону, как вдруг сзади его кто-то окликнул:

— Стопан! Стопан! Подожди чуток! Вместе поедем!

Стопан вздрогнул. Оглянулся — его нагоняет Кавриш.

«Вот принесла нелегкая!» — с досадой подумал Стопан.

А конь Кавриша уже идет рядом с конем Стопана, а сам Кавриш, утирая рукавом кафтана потное лицо, поглядывает на парня.

— Еле догнал! — сказал Кавриш, прерывисто дыша. — Я с тобой поеду. Ладно?