Кузнецов. Опальный адмирал

— За семьдесят давно перевалило… Да, жизнь… Кому выпала дорога без рытвин и ухабов, а кому — вся в колючих розах. Недавно я был на обеде у Верховного в Кремле. Разговор поначалу шел о войне, о том, что наши командиры все увереннее начинают бить врага. И вдруг он спросил меня, почему по примеру отца я не пошел в священники, — он знал, что в свое время я окончил духовную семинарию. «Мы, — говорит, — с Микояном тоже хотели податься в попы, но нас почему-то не взяли». Сказал он об этом с юмором, а мне стало не по себе. Ответил, что сан священника мне не по душе, хотя отца не осуждаю. На это Сталин заметил, что я поступил разумно, что церковь в полководцы меня не выведет, а вот под руководством Бориса Михайловича Шапошникова я смогу им быть. Смешно, правда? А о том, что отец у меня поп, я в анкетах не писал. Но связей с ним не поддерживаю. Вот за это меня и упрекнул Верховный, даже посоветовал взять отца к себе в Москву…

— У меня, Александр Михайлович, все по-другому вышло. — Кузнецов пригубил чай. — Родился неподалеку от моря, и ветер доносил во двор его дыхание. Разве устоишь?..

Николай Герасимович считал, что в жизни ему повезло. О многом он не мечтал, образование всего три класса церковно-приходской школы. Дальше учить его у родителей не было средств, хотя отец знал, что его Колька-сорванец способный. Но все же решил, что пора сыну приобщаться к работе. Летом пятнадцатого года в их глухую деревню Медведки, что выросла на берегу реки Ухтомки, впадающей в Северную Двину, приехал к бабушке-соседке парень, живший в Петрограде. Он-то и поведал о море, о том, что у моря нет конца и края, оно голубое, как небо в ясный день, а на дне моря мрачно, как в нашем колодце, откуда мы берем воду.

«Папка, может, мне податься в рыбаки?» — спросил Коля, на что отец, отдавший всю жизнь хлебному полю, ответил: «Земля наша кормилица, сынок, а не море. Я тебе скажу, что не всегда море голубым бывает, иной раз так заштормит, что и корабли устоять на воде не могут, а рыбачьи лодки да катера волна бросает, как чайкино перо. Сколько в море людей-то погибло — не сосчитать! Нет, Колька, море не по тебе…»

Вскоре умер отец. Слезы обжигали щеки, когда он стоял у гроба. Казалось, в его душе что-то сломалось. Но свою мечту о море не хоронил. Летом попал на путину: рыбаки взяли его на шхуну впередсмотрящим. «Если, сынок, укачаешься, значит, нет тебе жизни на море, да и нам ты тогда не нужен», — предупредил его старый боцман-рыбак, у которого борода была черной, как деготь, а в правом ухе висела золотая цыганская серьга. Рыбаки называли его пиратом. И Колька ответил: «Вас понял, товарищ пират!»

В сильный шторм он выстоял на носу шхуны, не укачался.

Прошли годы. И вот теперь адмиралу Кузнецову надлежит отстоять флот, который дал ему все в жизни, помог обрести реальность в ней, утвердить себя, свое имя. И от этой мысли — отстоять флот — холодок пробежал по спине.

Словно подслушав его размышления, Василевский после затянувшегося молчания произнес:

— Не раз я думал, все ли делаю так, как велит совесть? И поверь, Николай Герасимович, как бы ни был строг к себе, могу честно, как на духу, заявить: за мной больших грехов не числится. Сейчас идет война, и как-то по-особенному оцениваешь все, что ты сделал и что предстоит еще сделать. Не скажу, что я герой, нет, я самый обыкновенный солдат, и ничто человеческое мне не чуждо. Вот только одно меня тревожит… — Александр Михайлович умолк, налил себе чаю и предложил гостю.

— Хватит, я уже норму свою выбрал! Так что тебя тревожит?

— Никак не могу понять товарища Сталина. Резок он порой, ох как резок бывает, и тогда справедливости от него не жди. Иногда так и хочется возразить ему, ударить по столу кулаком, а вот не могу: по натуре человек я спокойный, как и мой начальник Борис Михайлович. Ты, Николай Герасимович, не боишься возражать Верховному, если что-то не по тебе?

— Бывает такое… — Кузнецов выдержал паузу. — Кажется, я его понимаю… Ему, как и нам, хочется в каждом краснофлотце или командире видеть героя, но такого ведь на войне не бывает! Враг тоже хитер, коварен, есть у него в достатке оружие, есть сила…

Неожиданно раздался звонок. Василевский снял трубку и услышал голос Сталина:

— Где ваш начальник?

— Маршал Шапошников был в Генштабе, разговаривал по ВЧ с Жуковым. Он вам нужен?

— Срочно найдите его. — В трубке послышались частые гудки.

Кузнецов встал.

— Пойду я, Александр Михайлович.

— Да, конечно. — Все еще растерянный Василевский стоял у стола. — Заходи еще на чаек, если будет время.

Нарком ВМФ не знал, как долго сидел он у себя в кабинете, вернувшись от Василевского, пока звонок телефона не прервал его раздумья.

— Это я, Буденный! Узнал? Так вот какой у меня вопрос. Василевский сказал мне, что ты собираешься лететь на юг. Я тоже лечу туда, так что могу тебя взять. Я понимаю, у тебя есть свой «дуглас», но ей-богу, без тебя мне будет скучно. Летим?