- Ой, ёй, мерзкая тварь! Разве не видел ты, что я пытаюсь сохранить волосы сухими? Этой гриве достаточно лишь взглянуть на воду или сучья, чтобы безнадежно спутаться! Звериный дождь!
Раскосые глаза смотрели на него, голова качалась, как будто пес обдумывал упреки Гриззина - считая их не особо устрашающими.
Азатенай нахмурился. - Ты на редкость тощий, приятель. Готов спорить: тебя дурно обслуживали в каждом трактире. Ну, отдохнул? Вижу дорогу на юг, и она манит. Говоришь, и на север тоже манит? Но ведь спинами мы видеть не умеем? Давай же отвернем глаза и с полным намерением сузим мир до тропы впереди!
Подобрав мешок, он со вздохом поднялся. Пес потрусил рядом.
- Провидение отлично понимает меня, - сказал Гриззин, - и знает, насколько мне лучше с мудрым и мудро молчащим спутником. Потеря наслаждения звуками моего голоса - пытка, которой не пожелаешь худшему врагу, будь у меня враги, и среди них худший, что бы это не означало. Только подумай об ужасе, охватывающем врага, который заслышит мое приближение! Я настоящая немезида для него или нее - но нет, отбросим ее, дабы не узреть лицо воображаемого врага и не получить удар по лбу от смутной, но вполне мстительной руки! Он, значит. Враг прячется от нас. Видишь во мне хоть единую косточку милосердия, друг? Такую, какую стоило бы украсть и закопать в сторонке? Нет, разумеется. Сердце мое холодно. Глаза как лед. Каждая мысль неумолима, как тяжкий камень.
Пес отбежал на дюжину шагов вперед. Гриззин вздохнул: - Похоже, я выбрал во враги мышь. Говорить означает владеть оружием, которым я ошеломлю друга и врага, друга во врага то есть... но в отсутствие жертвы я лишь яростно машу им в воздухе, так смело, что смутится и бог. Скажи, пес, у тебя есть вино?
Похоже, пес вознамерился бежать впереди на манер зверя, отлично знающего, как надо служить хозяину. Запах дыма висел в вечернем воздухе, Гриззин видел серые столбы над лесом, до которого осталось менее дня пути. Смысл этих подробностей был ему неприятен, ведь пришлось вспомнить о местах, которые он защищал в прошлом. Чужаки беззаботно ступали в каждый выращенный им сад, и обыкновение это вызывало грусть. - Ибо ценят они лишь своё, желая моего, и при встрече можно было бы договориться об экономии или взаимозачете воровства. Так или иначе. Пес!
Зверь помедлил и оглянулся, прижимая уши и скашивая глаза.
- За неловкость зрения, друг, называю тебя Провидением. Слишком длинное выйдет имя для такой шелудивой твари? Да ладно. Извращения меня веселят, кроме чрезмерных. Я славен громким хохотом над подобными вещами. Можешь присоединиться, если угодно. Но я окликнул тебя не ради новых имен, друг, а чтобы сказать: я устал и голоден, в мешке рыба или две, и я вижу вокруг некие полезные травы. Буду краток, ведь тебе уже не терпится: мы устроим стоянку на подходящей поляне или вырубке в лесу, что слева. Ну, выглядывай нам подходящее местечко.
Пес продолжил трусить вперед; Гриззин улыбнулся и пошел следом.
Вскоре пес нырнул под деревья и пропал из вида.
Азатенай пожал плечами, не ожидая возвращения животного. Впрочем, он был благодарен и столь краткому содружеству. Подумалось, что имя подобрано правильно, за быстротечность знакомства.
Тварь вдруг снова показалась, мотая хвостом.
Гриззин встал и прищурился: - Неужели ты разгадал мое желание? Поза услужливая, но ближе не спешишь. Ладно, покажи место для сна, покажи наконец-то, что Провидение на меньшее не разменивается.
Он сошел с дороги. Зверь развернулся и потрусил в лес.
Невдалеке нашлась поляна с густой и мягкой травой, в центре почерневшие камни окружали место старого костра.
Гриззин вышел на свет и встал около кострища. Положил мешок. - Ты изменил тему ночной беседы, друг, - сказал он псу, лежавшему у камней. - Я предвкушал удовольствие недопонимания, отважившись взойти на высоты честности и вымолвить потрясающие признания. Но теперь я боюсь, что блохи разнесут мою историю, так что буду уклончив. Еще более боюсь я соревноваться с тобой в остроте ума, о Провидение, и проиграть. Ну, полежи, пока я собираю деревяшки, траву и так далее. Ночью будет пир, потом мы вычистим зубы рыбьими косточками и освежим дыхание ветками горького можжевельника. Что, что?
Но пес уже уснул, дергая ногами, словно плавал во сне.
Хиш Тулла смотрела, как Грип Галас осторожно усаживается в седло. Встретив ее взгляд, он кивнул. Всадники выехали из тесного двора - Хиш во главе - и пригнулись под тяжелым сводом ворот. Извилистая улица была перегорожена несколькими такими воротами, у каждых стояла стража, скрывая лица под забралами.