Самое удивительное, конечно, не преобразившая его одежда, и не изменившиеся в лучшую сторону манеры. Самое удивительное, это его взгляд. Как он смотрит на Машу, на мальчиков, на официантов, вообще кругом себя. Не притушенный алкоголем, бесшабашный и пустой, как запомнилось Маше, но взгляд сверлящий, и, если чуть подольше посмотреть в глаза, то и обжигающий. И в то же время – это взгляд-взломщик, вторгающийся без спроса в чужую душу и выворачивающий ее наизнанку для собственной нужды. Таким, по читанным Машей описаниям, должен быть взгляд у важного следователя, раскалывающего на допросе особо опасного преступника.
И Ян ей ничуточки не соврал: рядом с ним было безопасно. Так безопасно, как Маше не было никогда рядом ни с одним человеком. Даже с отцом. Какая-то неведомая, непреодолимая мощь и уверенность были в этом не самом высоком и крепком на вид человеке, что и взвод матерых, прошедших огонь и воду, десантников, сильно подумал бы, прежде, чем стал бы его задирать. И еще Маша отметила, правда смотрела она от некоторого смущения лишь уголком глаза, что у Спасителя красивое, хоть и излишне белое лицо, но может, это только из-за контраста с черными, немного вьющимися и жесткими волосами. Руки его, особенно пальцы, тонкого и картинного рисунка, были полны спокойной неподвижности, без следа нервозности. Вся фигура и неспешный поворот головы изящны без хрупкости, и одновременно будто насторожены и начеку, но без тени страха и сомнения в себе. Словно взведенное, готовое в любой момент выстрелить, оружие. Но не угрожающее и не нападающее попусту, без причины.
Она все говорила, не переставая, ее уже понесло в какие-то совершеннейшие математические дебри, но Ян ничего, слушал, хотя было видно, что едва понимал с пятого на десятое. А мальчики совсем уж скисли и заскучали, но продолжали внимать из вежливости. Тогда Маша, сделав над собой усилие, потихоньку приостановила охвативший ее словесный понос. И украдкой бросила взгляд на свои и часики и обнаружила, что вечернее время перевалило за одиннадцать. Куда и как подевались три часа было совершенно непонятно. Однако, мама! Как же она могла позабыть?
– Вы извините, я Вас совсем заболтала. А ведь мне уже пора уходить. Понимаете, мама, она… В общем, я должна попасть домой не позже двенадцати, – тут уж Маша повернулась и обращалась исключительно к Спасителю.
– Да, да, конечно, – без тени недовольства ответил ей Ян. Неужто рад наконец от нее отвязаться? Маше на миг стало обидно и нехорошо.
– Так я пойду? – полувопросительно и ожидающе прозвучал Машин голос.
– Конечно. Но через пару минут и вместе с нами. Я Вас пригласил, я же Вас и доставлю домой, – сказал Ян тоном, исключающим любые альтернативные предложения с ее стороны, – это Вы меня должны извинить. Для меня таким удовольствием было Ваше общество, что я совершенно забыл о времени.
Врет, наверняка, подумалось Маше, но все равно было приятно. Какое там удовольствие, если он за весь ужин едва сказал ей два десятка фраз.
– Мне, однако, надо позвонить и предупредить маму, что я скоро буду. Видите ли, она очень просила отзвониться, как только закончится кино. Но так как я…, – Маша осеклась, не зная, как деликатней сформулировать неловкость своего положения.
– Но так как Вы ни в какое кино не попали и исключительно по моей вине, то будем считать, что оно только что закончилось… Макс, телефон сюда! – скомандовал Спаситель одному из мальчиков.
На столе в мгновение ока возникла мобильная трубка. Маша ее взяла и неловко затыкала в кнопки, путаясь в клавиатуре. Но справилась самостоятельно. Спустя довольно изрядное время мама была умиротворена и Маше даже удалось обойти острые углы с подзыванием подружек к таксофону. Интересно, на какую сумму она наговорила? Хотя, судя по нордически спокойным лицам Яна и мальчиков, им было на это обстоятельство абсолютно наплевать.
Когда же Ян достал из внутреннего кармана облегающего пиджака невиданную доселе Машей никогда в реальном мире зеленеющую денежную пачку и небрежно отделил на глаз несколько купюр, Маша Голубицкая поняла, что все ее телефонные опасения были напрасны. Однако, сам вид этих денег подействовал на нее угнетающе и вновь пробудил чувство неловкости и собственной неуместности.
До дома Машу домчали почти в одно мгновение. Однако, прежде чем позволить Маше выйти из машины, Спаситель неожиданно и впервые взял ее руку в свою.
– Если Вам не скучно и не противно мое общество, то могу я надеяться еще раз встретиться с Вами? – спросил он так вежливо и галантно, что немыслимо было ответить отказом.
– Да, я тоже…, то есть мне тоже понравилось э-э… Ваше общество. Я с удовольствием, только вот как же..? Ведь у меня мама? – заикаясь, ответила Маша.
– Не беспокойтесь, я вовсе не собираюсь еще раз звонить Вам домой и тем более беспокоить маму. Я найду Вас иным способом. Какой номер, простите, я запамятовал, Вашей группы на факультете?
– Сто четырнадцать, – отозвалась Маша тихо, но и радостно.