Квантор существования

Мамурин кинул на стол увесистую пачку портретов Бенджамина Франклина. Аркадий Гаврилович проворно сгреб ее в свой объемистый портфель и потянул Мишу на выход. Машина, разъездной представительский "Мерседес" уже ждала у центрального гостиничного подъезда. По пути в милицию Никитенко коротко обрисовал Мише всю непростую ситуацию с гордым карабахским горцем Налбандяном.

Выходило, что взяли Карена Суреновича на трупе, при попытке, якобы избавиться от оного. Мертвое тело принадлежало, однако, не бритоголовому, неуважительному отморозку, а несовершеннолетней девчушке тринадцати-четырнадцати лет, изнасилованной и зверски растерзанной. Патруль был вызван бдительным сторожем бывшего совхоза, а ныне коммерческого хозяйства "Солнечный", растревоженного светом мощных фар и непонятной возней в подначальной ему лесополосе. Хорошо, что еще в отделении дежурил умный капитан, заглянувший в документы и визитные карточки задержанного, и, в справедливой надежде на вознаграждение, связавшийся с Мамуриным.

Сам Аркадий Гаврилович в виновность Карена Суреновича ни на грош не верил, в чем убеждал и Мишу. Конечно, слов нет, Карен жуткий бабник и гуляка, но чтоб такое..?! Да и зачем ему? Карен, все же, человек с понятиями. Опять, наверняка, влез не в свое дело, или, что хуже, бросился выручать на свой страх и риск очередного сомнительного приятеля, а, может и вовсе, оказался в лесополосе случайно. Но Карен Суренович, по сути, мужик неплохой, к своим отзывчивый, к друзьям безотказный, так что надо непременно выручать. Говорить в милиции в основном должен будет Миша, а он, Аркадий Гаврилович, поможет и поддержит, оставаясь на крайний случай тяжелой артиллерией. Денежные расчеты Никитенко также брал на себя.

Миша сначала просто опешил от услышанного, но, внимая разумно журчащему Никитенко, быстро пришел в себя. В том, что с Кареном произошло очередное недоразумение, Миша не сомневался. Охранительная "крыша" и связанные с ее функциями неурядицы, без которых во времена перемен не выживет нормальное, солидное предприятие, это одно, но грязное убийство ребенка – совсем другое. Миша Яновский даже в мыслях не мог допустить, что он, с детства воспитанный в идеалистических комсомольских понятиях, мог якшаться и оказывать профессиональные услуги последнего разбора подонку. И адвокатская этика и преданность интересам любого клиента не играла здесь никакой роли. Готовясь с университетской скамьи защищать людей, Миша подсознательно имел в виду лишь категорию несправедливо униженных и оскорбленных властью граждан. Тем паче, что изменившаяся до неузнаваемости власть растеряла последние, жалкие крохи справедливости и законности. Нынешняя судебно-следственная водица и подавно была мутной, но все же Мише приходилось ловить в ней рыбу и надеяться на будущее очищение родного юридического пруда. Брать под свое заботливое крыло оголтелых уголовников Миша и в случае торжества коммунистической морали отнюдь не собирался. Потому и принял за исходную убеждение в полной и абсолютной невиновности Карена Суреновича в страшном и мерзком преступлении.

Господина Налбандяна в рекордно короткий срок удалось высвободить под подписку. Задержание подозреваемого возле криминального трупа вовсе не доказывает, что пойман именно убийца, убеждал Миша благожелательно слушавшего его следователя. Сам же Карен Суренович громко вопил о беспределе и благих намерениях, когда он, уважаемое в городе лицо, остановился из сострадания у лежащего на обочине тела, попытался оттащить девочку с дороги для оказания помощи, не подозревая, что та давно мертва. И вот теперь он, господин Налбандян, страдает из-за собственного глупого альтруизма. Миша договорился с ответственными начальниками о безусловной явке своего клиента в суд для дачи свидетельских показаний и пожелал скорейшего раскрытия ужасного дела. Никитенко и Карен тем временем забирали со стоянки арестованный "Лексус" последнего, не обойдя кого надо и вознаграждением. Инцидент казался исчерпанным.

На следующий день Мишу вместе с его подзащитным, оперативно переведенным в свидетельское достоинство, попросили присутствовать на опознании, а также подписать протокол, где и при каких обстоятельствах господином Налбандяном был обнаружен труп несчастной девочки. Попритихший и будто даже пристыженный Карен без возражений согласился ехать.

В морге уже собрались оперативники и родственники погибшей. Мать и отец Оли Лагутенко и ее старшая сестра стояли отдельной группкой, словно отгородившись ото всех молчаливой завесой горя. Карен Суренович, однако, подошел к отцу Оли, и виновато заглядывая в его грубое, усатое лицо, заговорил, отчаянно жестикулируя, что ему жаль, но не смог помочь его дочери, слишком поздно он обнаружил Олю, и пусть его простят за это и примут соболезнования и помощь, если нужна. Лагутенко в ответ только безнадежно махнул рукой, словно благодарил, но и просил оставить его в покое. Карен, вздыхая с акцентом о злодейке-жизни, отошел.