Но мама ее ничего подобного во внимание принимать не хотела и постоянно корила отца за невнимательность к собственному ребенку, за пустые обещания, за полное пренебрежение к мужским домашним обязанностям, то и дело поминая при этом какую-то загадочную прописку, поманившую его в семейную жизнь. Александр Данилович на упреки жены обычно не отвечал, а если и делал это, то находил, на взгляд Маши, очень забавные, смешные слова, совершенно, однако, не веселившие маму, а совсем наоборот. Обычно, при первых признаках надвигающегося семейного бурана, отец ускользал, утекал прочь, находя сотни неотложных дел вне дома. А однажды не пришел совсем. Как, захлебываясь слезами, поведала ей мама, отец нашел другую дуру с пропиской.
После родительского развода Машина жизнь ничуть не ухудшилась, а скорее даже изменилась в лучшую сторону. Отца, Александра Даниловича, Маша видела куда чаще, чем в семейные совместные времена, да и сделался ее любимый папа куда более заботливым и куда менее забывчивым, по крайней мере по отношению к ней, к Маше. Когда же Маша пошла в четвертый класс, Голубицкий, ставший к тому времени одним из ведущих и труднодоступных хирургов небезызвестного в Москве кардиологического центра, своим влиянием перевел дочь во 2-ю школу с математическим уклоном. За что получил даже одобрение Надежды Антоновны. Впрочем, Маша никогда не понимала и не поддерживала материнских обид на отца, хотя не озвучивала, из жалости к маме свою позицию. Даже, когда Александр Данилович Голубицкий еще три года спустя отбыл в Соединенные Штаты, и до сей поры от него не было ни слуху ни духу. Справедливости ради надо заметить, что не только Маша и ее мама, но и еще две бывшие, разведенные жены талантливого хирурга не имели от него ни известий, ни какой-либо помощи.
Однако, продолжая хранить детские теплые чувства к отцу и не смея осуждать его, Маша не могла оценивать в худшую сторону и поступки менее близких ей людей. Поступить иначе значило нарушить некое табу, допустить крамольную мысль, что отец ее, как и многие другие, подл и нехорош, что она, Маша Голубицкая просто дура.
На следующий день, первый ее день серьезных занятий, Маша честно отсидела три пары с часовым перерывом на обед и в около четырех была уже дома. Лекции и один семинар показались ей довольно скучными, ибо, учитывая ее подготовку в спецшколе, Маша не узнала пока ничего нового. Но знала так же, что физический факультет университета на Воробьевых Горах заведение серьезное и поблажек не дает, и потому мужественно села листать учебники впрок. Надежда Антоновна еще не вернулась из клиники, но, конечно, отзвонилась и осталась довольна занятиями дочери.
Маша усердствовала еще и оттого, что надеялась на мамино позволение осуществить некую вечернюю программу. Вчерашняя Нина, отец которой, кстати сказать, читал в настоящий момент лекции в Пражском университете, и другая новая подружка Леночка, крошечного росточка хохотушка из Питера, проживающая в столице у бабушки-москвички, затевали настоящий разгул с посещением Пушкинского кинотеатра и "Макдональдса", расположенного напротив. Из предполагаемых развлечений можно было сделать вывод, что обе затейницы были девочки ученые и домашние, далекие от недетской дворовой жизни, то есть воспитанные и, как говориться, из хороших семей. Звали присоединиться и мало чем отличавшуюся от них Машу. Пока есть силы и время и учебная машина не запущена на полную катушку.
После маминого контрольного звонка не прошло и десяти минут, как окаянный телефон, сбив с мыслей, вновь противно затренькал. Или мама забыла что сказать и поручить, или, что вернее, Нина, а может, Леночка беспокоятся о вечерних планах. Во-втором случае Маша была не прочь отвлечься и поболтать.
– Алло, – раздался в трубке низкий мужской голос с едва уловимым, но с определенно откуда-то знакомым иностранным акцентом, – будьте добры позвать Марию.
– Я слушаю, – ответила настороженно Маша и на всякий случай уточнила, – а с кем я говорю?
– Меня зовут Ян Владиславович, или, если угодно, просто Ян, – представился голос в трубке, – мы встречались с Вами вчера при обстоятельствах, которые лучше не упоминать.
– Ох, так это Вы! – Маша и обрадовалась, и смешалась одновременно. С одной стороны, она могла оправдаться перед собой в непростительной вчерашней забывчивости, а с другой, чувствовала неловкость от звонка и совершенно не представляла, что сказать собеседнику, кроме банального, – Спасибо еще раз за Вашу помощь. Вы меня вчера по-настоящему спасли. Я ни за что этого не забуду.
– В самом деле? Что же, это весьма кстати. Чем Вы сейчас заняты?
– Я только что из университета и вот, села за книжки. А Вы, наверное, с работы звоните? – аккуратно и невзначай попыталась прояснить абонента Маша.
– Нет, не с работы. Я не студент и не государственный служащий и посему на сегодняшний день объявил выходной себе и своему окружению.