Квантор существования

Девушке и на ум не пришло, что телефонное сиплое треньканье может быть адресовано ей, и потому Маша, прервав свое занимательное повествование, равнодушно ждала, пока мама снимала трубку с параллельного кухонного аппарата. Надежда Антоновна сначала слушала, чуть посуровев, потом просветлела, отвечала тепло, рассыпаясь в благодарностях и извинениях за беспокойство, после чего, мило попрощавшись повесила трубку. Маша была уверена, что это звонила сочувствующая Лиля, ближайшая мамина подруга и поверенная всех ее тревог. Наверняка мама, дожидаясь любимую дочь, оповестила Лилю о своих ночных страхах, и вот теперь верная подруженька сделала дежурный осведомительский звонок. Но Надежда Антоновна обратилась к дочери с совершенно нежданными словами.

– Какой все-таки милый человек, – и горестно, против воли, вздохнула, – везет же некоторым женщинам… и детям. Надо же: чужой ребенок, первый раз в доме и так беспокоится. Что же ты мне не сказала, что отец Нины тебя проводит, – в голосе мамы зазвучала запоздалая досада, – я бы не изводилась так из-за тебя. Какая же ты, Маша, жестокая!

– Чей отец? Кого провожал? – опешила на мгновенье Маша. Но увидав совершенно уже неописуемое выражение материнского лица, вдруг вспомнила и сообразила КТО и ЗАЧЕМ сейчас звонил, – Ах, да! Так Нинин папа не меня одну провожал. Со мной еще две девочки ушли. Потому и задержалась, пока их ждала. А зачем он звонил? – наивно спросила Маша, полностью успокоив маму вдохновенным враньем.

– Зачем, зачем? Хороший, порядочный человек, потому и звонил. Как ты доехала спрашивал, беспокоился, – проурчала, впрочем, миролюбиво, Надежда Антоновна, – не то что наш эмигрант. Уехал и плевать хотел на родную, между прочим, дочь!.. Но не будем на ночь о плохом.

Надежда Антоновна разлила еще по чашке, заметив, однако, что до утра в туалет теперь не набегаешься. И что у нее завтра утренний прием, а Маше предстоит первый, серьезный день занятий. И стала вслух вспоминать свой собственный первый институтский выход, и как забыла от волнения дома новенький медицинский халат, как переживала и боялась выволочки, а он в тот день и не понадобился. Но Маша слушала в вполуха.

Нехорошо и некрасиво – такой приговор зачитала девушка собственной забывчивости. Как страх долой – так и спаситель из сердца вон! Действительно, хороший человек, права мама, хотя по его виду и не особенно скажешь. А может Маше просто с перепугу все казалось в ином, черном свете. И не бросил, не сплавил на такси, а вот же, позвонил, как обещал. Не видел никакой реальной для нее опасности и потому отпустил одну. А она, Маша, бессовестная, неблагодарная. Могла бы думать о людях лучше, и вспомнить, и подойти, и ответить на звонок. Ах, как же неприятно! Конечно, этого человека она никогда больше не увидит и не услышит, но стыдно-то перед самой собой, и ничего уже не поправишь.

Нельзя сказать, что Машенька, Мария Александровна Голубицкая, в свои полные семнадцать лет была законченной и нудной моралисткой. Совсем наоборот. Коря себя время от времени за подлинные или кажущиеся нравственные промахи, Маша готова была тут же на месте прощать подобные же грехи близким и посторонним людям, находя тысячи оправданий их неприглядным поступкам. Не то, чтобы Маша страдала вселенской скорбью и слабодушным всепрощением. Но, ведая про себя причины собственный проступков и неблаговидностей, ничего подобного не могла знать о других и мыслей читать не умела, а потому и не считала себя в праве осуждать кого-нибудь. И был у такого ее поведения свой корень.

Маша Голубицкая с раннего детства, насколько она его помнила, любила своего отца, Александра Даниловича Голубицкого, весельчака, балагура, циника, неверного мужа и хирурга божьей милостью. Отец, которого Маша помнила в доме лишь урывками, никогда ее не наказывал и не ругал, как, впрочем, никогда и не воспитывал, ничего не запрещал и не говорил "нет" на любые Машины просьбы что-то купить или принести, будь то щенок или новый велосипед, и обещал на следующий же день все исполнить. Но, за редким исключением в виде Новогодних праздников и Дня ее Рождения абсолютно ничего из обещанного не выполнял. А Маша и не думала обижаться. Попросив о чем-нибудь отца она и сама через короткое время об этом забывала, а если и помнила, то терпеливо ждала, успокаивая себя тем, что папа ее занятой человек, сильно устающий на работе, и он не виноват том, что ничего сделать для дочери просто не успевает.