– Я доктор Гурон; я физик из «Источника Света». Мне нужно туда попасть.
– Прошу вас, мэм, не заставляйте меня…
Она огляделась вокруг и заметила примерно в пятидесяти метрах цветастую гавайскую рубашку.
– Джефф! – закричала она, но летний ветер унёс её крик в сторону. Его окружала группа людей: кто-то в лабораторных халатах, кто-то – в джинсах и футболках, двое в комбинезонах и касках, и никого – в чёрном. – Джефф!
– Он ничего не сможет для вас сделать, мэм, – сказал коп.
– Я не понимаю, – ответила Кайла. – Мне нужно попасть внутрь. Я должна их остановить.
Коп положил руку на прицепленный к поясу электрошокер.
– Пожалуйста, мэм, вы должны вернуться в машину и освободить дорогу.
Кайла бросилась через газон ко входу в «Источник Света» в ста метрах впереди.
Она продолжала бежать, размашисто двигая ногами.
А потом из-за спины послышалось что-то вроде звука разматывающейся рыболовной лески, и…
…что-то ударило её в спину, какая-то сила ещё быстрее толкнула её вперёд, пока…
…её глаза выпучились, ноги перестали двигаться, и она полетела на землю, словно раннер[109], отчаянно стремящийся достичь дома. В голове помутилось, но она осталась в полном сознании – и она знала, что по крайней мере в течение нескольких минут она также сохраняла совесть, пополам с виной за то, что не успела вовремя.
Механический шум экспериментального яруса «Источника Света» сделался громче. Я понятия не имел, что происходит в огромном кольце – или в линейном ускорителе, его питающем, или в других выходах пучка, от которых Виктория отводила энергию, – но всё это сопровождалось соответствующими моменту звуковыми эффектами: надвигающаяся энергетическая буря. Наверху гигантские полусферические фонари несколько раз мигнули, словно сам Господь моргнул от неожиданности.
Когда я раньше менял состояние – все три раза, – я был без сознания, так что образовался разрыв в восприятии. Я был
Виктория по-прежнему смотрела то на лежащего на каталке Менно, то на график на мониторе, но мой взгляд прикипел к экрану: единственный всплеск суперпозиции оставался совершенно неподвижен, в то время как фоновый шум постепенно переходил в гудение, тон которого постоянно повышался. А потом наконец это случилось: на графике вдруг выскочил второй всплеск, и в то же самое время полоса запутанности у верхнего края экрана стала выглядеть как канат, который скручивают вокруг продольной оси, меняясь и в то же время оставаясь прежней.
И тогда…
Однако тогда…
Именно тогда…
Владимир Путин ходил взад-вперёд. Его генералы всегда сидели в его присутствии, и не потому, что он поощрял их чувствовать себя свободно – вовсе нет, – а скорее потому, что президент, чей рост едва превышал сто семьдесят сантиметров лишь благодаря высоким каблукам, терпеть не мог смотреть на подчинённых снизу вверх.
Путин шагал по красному ковровому покрытию, такому же красному, как нижняя полоса российского трёхцветного флага, и, что было ещё важнее по крайней мере для него самого, такому же красному, как старый флаг с серпом и молотом золотых советских времён.
Его начальник связи повернулся вместе с крутящимся креслом.
– Командиры пусковых установок готовы к получению кодов запуска.
– Очень хорошо, – ответил Путин.
И тогда…
Однако тогда…
Именно тогда…
Менно услышал: «Ну-ка, ну-ка, поглядите-ка на это!» – и сразу же узнал голос: Джим Марчук. И конечно же, он знал, где находится: в «Канадском Источнике Света». Пакс, должно быть, где-то неподалёку, как и женщина-физик, Виктория Чен.
Он отнял у Марчука полгода жизни, а у другого парня, Тревиса Гурона, – девятнадцать лет, но…