Квантовая ночь

Обычно для того, чтобы получить доступ к медкарте пациента — даже своей собственной — нужно прыгнуть сквозь множество обручей, но, к счастью, я знаком с одной из штатных психологов в больнице в Калгари, в которой я лечился; мы с ней вместе работали в Канадской Психологической Ассоциации. В Виннипеге был полдень, но в Калгари только одиннадцать, так что время для звонка показалось мне подходящим. Я нашёл в списке контактов тот, что был мне нужен.

— Кассандра Чун, — произнёс знойный голос мне в ухо.

— Сэнди, это Джим Марчук.

Искренняя радость.

— Джим! Чем могу помочь?

— Я надеялся, ты сможешь обойти кое-какую бюрократию. Мне нужна копия моей медицинской карты.

— Твоей собственной? Думаю, с этим проблем не будет. Ты здесь лечился?

— Ага. Поступил в канун нового года в 2000 — хотя нет, это было после полуночи, значит, 1 января 2001.

— Давненько, — сказала она, и я услышал стук клавиш.

— Девятнадцать лет.

— Хмм. Ты уверен насчёт даты?

— Ещё бы.

— Может, ты лечился амбулаторно? Не все записи за те годы сохранились в центральной системе.

— Да нет, это была экстренная хирургия.

— Боже, правда?

— Ага.

— Тебя привезла «скорая»?

— Да.

— Я ничего не нахожу. Ты помнишь фамилию хирурга?

— Бучер[14], — ответил я.

— Ха, — сказала Сэнди. — Прикольно.

— Я тогда так и подумал!

— Но в системе нет доктора Бучера. Ты уверен, что это было в нашей больнице? Может быть, в Футхиллс?

В тот момент я уже не был ни в чём уверен.

— Ну… может быть. Э-э… а ты можешь попробовать мою фамилию с ошибкой? Иногда её записывают как Марчукк.

— А! Ладно… Ага, есть такой, только… ха!

— Что?

— Ну, дата не первое января — никто не назначает плановых операций на первое января: слишком велика вероятность, что операционные понадобятся для чего-то экстренного, а все хирурги, какие могут, в этот день катаются на лыжах.

— Плановая операция?

— Именно. В понедельник, девятнадцатого февраля 2001 тебе удалили инфильтративную протоковую карциному.

— Что-что?

— Это рак груди.

— Я мужчина.

— У мужчин тоже бывает рак груди. Не так часто, ведь у вас совсем мало грудных тканей, но такое случается. Здесь сказано, её удалили под местным наркозом.

— Нет, нет; это наверняка кто-то другой, кто-то с похожей фамилией. Кроме того, я тогда учился в университете в Виннипеге; я не мог быть в Калгари.

— А по какому поводу ты был здесь в январе?

— Меня пырнули ножом.

— Господи Иисусе! Что же ты такого сделал? Сказал кому-то, что голосовал за либералов?

— Что-то вроде того.

— Я не нахожу никаких следов твоего пребывания здесь из-за чего-то подобного.

— Ты уверена?

— Угу.

— Э-э… ладно, о’кей. Спасибо, Сэнди.

— Джим, так что всё это…

— Мне нужно идти. Поговорим позже.

— Ладно. Пока.

— Пока.

Я упал обратно в кресло, учащённо и хрипло дыша.

7

— Хорошо, — сказал я, глядя на море лиц. — Субъективна мораль или объективна? Кто ответит?

— Субъективна, — отозвался Борис, не потрудившись прежде поднять руку.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что она разная у разных людей.

— И у разных культур, — добавила Нина.

— Правильно, — сказал я. — Некоторые люди за аборты, другие — против. Некоторые верят, что всегда нужно протягивать руку помощи; другие считают, что вы ослабляете людей, ограждая их от необходимости бороться самим. Верно?

Кивки.

— Но Сэм Харрис… кто знает, кто это такой?

— Знаменитый атеист, — ответил Кайл.

— Да, верно; его самая известная книга — «Конец Веры». Но он также написал другую, под названием «Моральный ландшафт», в которой доказывал, что если вы определяете моральные деяния как такие, что способствуют процветанию осознающих себя существ, то существует и такое явление как объективная мораль. Рассмотрим такой сценарий. Вообразим себе мир, в котором каждый человек испытывает максимум страданий; каждый испытывает такую физическую и эмоциональную боль, какую только способны испытать человеческое тело и разум — что-то вроде пребывания в аду или, я не знаю, в Питтсбурге.

Смешки.