Квантовая ночь

— Может, минут пять. И через несколько дней мы снова тебя протестировали — без ТУЗа, разумеется — и, в общем, внутреннего голоса больше не было.

— И вы решили проводить со мной регулярные собеседования, чтобы посмотреть…

— Посмотреть, не изменилось ли чего в тебе. Хотелось бы мне, чтобы мы устраивали такие же собеседования и раньше, но мы никак не могли знать, что случится.

— Я не смотрел записи собеседования от начала до конца, но не заметил никаких изменений…

— Заметных изменений не было, — подтвердил Менно. — Внешне ты вёл себя точно так же, как и прежде.

— До последней записи, — сказал я.

— Э-э… — очень тихо сказал Менно. — Да.

— И это было не только на плёнке. Я изменился, и люди могли это заметить. Кайла могла заметить.

— Кайла?

— Моя подруга — ну, с которой я в то время встречался. Кайла Гурон. Она…

— Гурон? — удивлённо прервал меня Менно.

— Она ходила на твой курс. Я виделся с ней вчера, впервые за почти двадцать лет. Она сказала мне, что я… я тогда ударил её. Я! — Я покачал головой, всё ещё не в силах с этим смириться. — И потом, все эти ужасные вещи, что я наговорил на том собеседовании. В это просто невозможно поверить!

Он медленно кивнул.

— Ты и правда изменился ближе к концу. Я не знаю, почему.

— У тебя должны были быть какие-то идеи. И, чёрт возьми — как я снова стал нормальным?

— Джим, честно, я не знаю. Но…

— Что?

— Но в течение почти шести месяцев ты правда был философским зомби. — Он повернул голову влево, потом вправо — может быть, в знак отрицания, а может, изображая орды, что преследовали его два десятка лет. — И ты был так же пуст, так же безучастен, так же мёртв внутри, как и бесчисленные миллионы других, что постоянно нас окружают.

* * *

Я, шатаясь, вышел из вестибюля дома Менно на Портидж-авеню. Было время обеда, и тысячи людей шли по ней на восток, и другие тысячи на запад, а я просто стоял, словно остров на реке, пытаясь не потерять равновесие.

Ко мне приближался мужчина со склонённой головой, на ходу набирая что-то на телефоне. За ним шли двое с воткнутыми в уши наушниками — оба, так получилось, с проводами характерного эппловского цвета. Они проплыли мимо, даже не взглянув на меня, просто бездумно обогнув препятствие.

Бездумно.

Господи, может ли такое быть?

Теперь ко мне двигались три девочки-подростка, куря на ходу. Доклад Главного военного хирурга США[37] увидел свет, вероятно, ещё до рождения их родителей, но они, тем не менее, курят. В этот раз я отошёл в сторону с их пути, пытаясь уклониться от выдыхаемого ими дыма.

И раз я уж начал двигаться, то продолжил движение; первый закон Ньютона и всё такое. Я прошёл мимо бездомного с картонкой с надписью «Голодаю — прошу помочь». Перед ним стояла пустая жестянка из-под кемпбелловского супа; некоторые прохожие бросали в неё монетки.

Интересно, насколько сильно ударила по нищим отмена Канадой центовых монет в 2013 году. Конечно, всякий, кто подаёт один цент в качестве милостыни, заслуживает за это проклятия, но в принципе в обороте было много монет покрупнее. С другой стороны, в Канаде широко употребляются монеты достоинством один и два доллара, чего в Штатах никогда не было — американцы всегда предпочитали банкноты для этого номинала. Так что наши нищие, возможно, находятся в лучшем положении.

Много лет назад я читал, что появление первых кредитных карт нанесло сильный удар по доходам «заек» в Плейбой-клубах. Раньше, когда с ними расплачивались наличными, мужчины говорили «сдачи не надо», даже если сумма чаевых в этом случае взлетала до небес. Но когда они стали заполнять корешки счетов, то производили подсчёт и добавляли обычный процент чаевых.

Господи, о чём я думаю? Но так работает мой разум — одна мысль тянет за собой другую, образуя лавину идей и связей. И я всегда полагал, что так оно у каждого, но…

Но если то, что обнаружил Менно, правда, то большинство людей не ведёт внутреннего монолога, как я; у большинства из них мысли не скачут туда-сюда с места на место. Нет, большинство людей вообще не думают, по крайней мере, в режиме самоанализа, от первого лица; у них нет никакого субъективного опыта.

Я смотрел на них, продолжая идти. Сотни и сотни людей в синих джинсах — стандарт, лёгкий выбор, простое правило.

Я вспомнил Монти Хендерсона, который в детстве жил на моей улице. Он пошёл работать в полицию Калгари. Рассказывал, что в первый день тренировок новобранцам было приказано «приспособиться или проваливать» — и что все они просто смирились.

Сейчас я двигался навстречу основному потоку пешеходов; по какой-то причине прилив сменился отливом, и бо́льшая их часть шла на запад. Кто-то столкнулся со мной. «Простите», пробормотал он и зашагал дальше.