Квантовая теория недопоцелуев

– Если честно, Нолан, наверное, оценит наше превосходство в этой области.

Я беру его за руку.

– Я тоже буду скучать. Но я все тебе компенсирую на весенних каникулах. Я думаю, нам нужно отправиться в поездку.

– Куда?

– Выбирай.

Калеб усмехается.

– Тогда в Куперстаун.

Я не совсем понимаю, о чем он, но лично для меня пункт назначения абсолютно не важен.

– И надеюсь, что к лету я снова смогу спокойно жить дома.

– А если не сможешь, мы придумаем что-нибудь еще.

* * *

Мы уже сидим над тарелками в ресторане отеля, когда заходит мама. Она смотрит на Калеба, явно удивленная его присутствием, но ничего не говорит.

– Я хотела, чтобы кто-нибудь следил за тем, что я пью, – говорю я. И это шутка лишь наполовину.

– Прости, Эви, – говорит мама. – Не знаю, о чем я думала.

– Я тоже. Но это было ненормально.

– Я всю ночь не спала, размышляя об этом, и вот к какому выводу пришла: я думала, что все эти триггеры, представляющие для тебя опасность, – математика, социальное давление, другие дети… Что это будет чересчур. И думала, что ты слишком самонадеянна.

– Наверняка отчасти так и было, – допускаю я. – Но тебя серьезно захватила мысль о том, что единственное решение проблемы – это лекарства. Потому что так нам не нужно говорить о том, как мне было плохо в начальной и средней школе и почему мы ничего с этим не делали.

Калеб сжимает мне руку под столом. Он куда больше нее знает, что происходило в школе и каково мне было тогда.

– Мне так жаль, Эви, – говорит мама.

– Я тебя не виню, – отвечаю я. – Я не рассказывала тебе о половине случаев, пока все не заканчивалось. А ты давала мне лекарства, чтобы я могла брать тревожность под контроль. И послала меня в Ньютон, чтобы я восстановилась. И научила меня просить о помощи, если нужно. – Она начинает плакать, и у меня самой на глаза наворачиваются слезы. – И ты права, мне было тяжело выступать на сцене перед всеми этими людьми. Но математика для меня не тяжела. С ней у меня никогда не было проблем. Это один из моих путей к спасению.

– Прости, – повторяет она.

Я киваю.

– Вот что мне нужно. Сегодня я поеду домой к Бекс, а на весенних каникулах мы с Калебом поедем куда-нибудь вместе.

– В Куперстаун, – перебивает меня Калеб.

– Почему ты повторяешь это слово? Я не знаю, что это.

Он улыбается.

– Узнаешь.

Я снова перевожу взгляд на маму.

– Я хочу, чтобы ты походила на психотерапию. Настоящую, когда ты с кем-то говоришь. А в июне мы посмотрим, будет ли возможно, чтобы я оставалась дома.

Мама откидывается на спинку стула. Я знаю, для нее сейчас многовато информации. Она переводит взгляд с Калеба на меня.

– Вы точно уверены, что нужно строить планы на то, чем вы будете заниматься через три месяца?

Меня слегка удивляет, что она хочет сосредоточиться именно на этом, но, видимо, так она чувствует себя обычной матерью. Я думаю над ответом, когда Калеб говорит:

– Я знаю, что нам по семнадцать, и не жду, что многие это поймут. Но вы видели, как мы росли вместе. Вы правда считаете, что мы расстанемся через три месяца, или через полгода, или через год? Или через десять лет?

Я поворачиваюсь к нему. Уверенность в его голосе потрясает меня.

– О, – тихо говорю я, потому что понимаю. Не головой, но всем своим нутром. Калеб никуда не денется. Даже если случится худшее и мы не сможем быть вместе вот так, мы найдем способ снова стать друзьями. Это будет ужасно, но нас не разлучит. Ничто не разлучит.

Калеб улыбается: он видит, что я понимаю.

В отличие от мамы, которая говорит:

– Я знаю, что она тебе дорога и у вас своя история. Ты хороший мальчик. Но ты не обязан присматривать за ней всю ее жизнь только потому, что рос по соседству.

Я бы ни за что не подумала, что она может ранить меня еще больше, но я чувствую ее слова всеми своими органами – сердцем, желудком, легкими. Моя собственная мать считает, что для Калеба я – обязательство.

Калеб отпускает меня и кладет ладони на стол, подаваясь вперед.

– Вы считаете, что Эви – мой благотворительный проект? Вчера я стоял на сцене и принимал награду, которая означает, что я могу учиться в университете, который не считал для себя достижимым. Благодаря ей.

Слезы хлынули градом. Я отворачиваюсь от мамы и смотрю на Калеба.

– И это был только бонус. Быть с ней – это делать игрушки из законов физики, играть в игры в библиотеках, бегать по отелям до…

– Калеб! – восклицаю я, как-то умудряясь смутиться в вихре всех прочих эмоций.

Он усмехается.

– Прости. – Потом снова поворачивается к маме. – Хватит считать ее сломанной. Ведь это не так.

Потом Калеб целует меня в щеку и встает.

– Я принесу вниз наши вещи и сдам ключи от номера.

У мамы слегка расширяются глаза при этих словах, и снова меня удивляет, что она думает именно об этом. Мы обе смотрим, как он уходит; но, подозреваю, думаем мы при этом о совершенно разных вещах.

– Ты знаешь, что я люблю тебя, Эви, – говорит мама.

– Это не оправдание. Я попрошу Аниту порекомендовать тебе психотерапевтов. Попробуй по-настоящему. В чем-то это глупо, но для меня сработало.

Она глубоко вздыхает.

– Если так надо, чтобы все исправить, я подумаю.