Она могла позволить гоголу-хирургу это сделать. Но на самом деле считает это безнравственностью. По крайней мере, она полна решимости нести это бремя в одиночестве.
— Аномалии, — с готовностью отвечает василев. — Наши худшие враги. Технологии зоку. Здесь идет яростная невидимая борьба между скрытыми и зоку. Наставники — это оружие. Квантовая технология. Театральность. Здешние жители им доверяют. По возможности мы пытаемся их уничтожать, но они искусно скрывают свои личности.
— Кто они?
— Скрытность. Безжалостный. Эффективный. Футурист. Быстрый. Лукавый.
Василев радостно подбрасывает красочные определения и образы. Фигура в маске и синем плаще; красный расплывчатый силуэт, движения которого не уступают Быстрым с Венеры. Гипотетические личности, возможные цели, виды агоры и фрагменты экзопамяти.
— Джентльмен.
Человек в серебряной маске. А позади него…
— Нет, нет, — шепчет Миели. — Проклятье.
Она пытается добраться до вора, но биотическая связь молчит.
Уже становится поздно, когда мы добираемся до ее квартиры. Мы смеемся, спотыкаемся и останавливаемся, чтобы поцеловаться под пеленой гевулота, а иногда и открыто. Я пьянею от эмоционального коктейля: страсть, смешанная с чувством вины и ностальгией. Все это толкает меня на путь, который ведет к столкновению с жесткой и безжалостной поверхностью настоящего.
Она живет в одной из перевернутых башен, под городом. Мы спускаемся вниз на лифте, и в кабинке я целую ее в шею, а руки проникают под блузку и гладят шелковистую кожу живота. Она смеется. Пиратская программа впитывает каждое прикосновение, каждую ласку, которой позволено отложиться в памяти, и безжалостно вгрызается в ее гевулот.
В квартире она освобождается от моих объятий и прикладывает палец к губам.
— Если уж мы собираемся запомнить этот вечер, — говорит она, — пусть он будет этого достоин. Устраивайся поудобнее. Я сейчас вернусь.
Я сажусь на ее кровать и жду. Комната высокая, заставлена стеллажами, на которых разместились произведения марсианского искусства и артефакты старой Земли. Они кажутся мне знакомыми. На застекленной полке лежит старинный револьвер. Он вызывает неприятные воспоминания о Тюрьме. Еще здесь много книг и старый рояль. Красное дерево резко контрастирует с металлом и стеклом. Все это она позволяет мне увидеть и запомнить, и я чувствую, как приближается к критической массе улов пиратской программы, почти готовой высосать ее воспоминания до последней капли.
Слышится музыка, сначала очень тихая, потом громче и громче; это фортепьянная пьеса с красивой мелодией, прерываемой мучительно размеренными диссонирующими тактами.
— Итак, Рауль, скажи, — говорит она, усаживаясь рядом со мной в черном шелковом халате и с двумя бокалами шампанского в руках, — что же здесь неправильно?
В синей темноте под нами светятся неяркие огоньки Спокойных, тысячи больших и малых огоньков, словно перевернутое звездное небо.
— Абсолютно ничего, — отвечаю я.
Мы сдвигаем бокалы, и ее пальцы соприкасаются с моими. Она снова целует меня, медленно и неторопливо, легонько поглаживая одной рукой мой висок.
— Я хочу это запомнить, — говорит она. — И хочу, чтобы
Я ощущаю на себе ее теплую тяжесть, ее духи окружают нас сосновым лесом, ее волосы щекочут мое лицо, как
И пока музыка окружает нас, я вспоминаю,
Ее руки чертят линии на моей груди,
— Расскажи мне, — говорит она,
негромко,
— Ты мерзкий ублюдок. Грязный мерзкий ублюдок! — кричит Раймонда.