Квантовый возраст

А в это самое время, когда моя судьба была уже „исчислена и взвешена“, я, ничего не подозревая об этом, по возвращении в Геттинген, где у меня были такие учителя, как доцент Гайтлер и студент Вайскопф, окунулся в бурлящий котел „геттингенской квантовой кухни“, которая приобретала для меня все большее очарование» [Там же, с. 111].

Босоногая пастушка спокойно улыбалась в ожидании новых «квантовых» поцелуев. И не было молодого человека, который бы не мечтал ее поцеловать.

Почти вся борновская молодежь жила в пансионе фрау Гроунау, тоже прозванном «квантовым». Этот пансион был знаменит своими незнаменитыми тогда постояльцами. Там жили Гайтлер, Нордхейм, Чандрасекар, Вайскопф, Эдвард Теллер и Макс Дельбрюк (изменивший впоследствии физике и получивший Нобелевскую премию по генетике). Там жили японцы, индусы, китайцы. Китайцы занимали одну комнату на всех, одевались в одинаковую одежду и регулярно вставали в пять утра подметать улицы Геттингена — денег они за это, конечно, никаких не брали.

В этот же пансион переехал Румер, когда к нему из Ольденбурга приехала Мила. Мила была пианисткой, они взяли напрокат рояль и заняли две комнаты. Теперь сборища чаще всего проходили у «Румеров с роялем».

Это была одна семья, и скрепляли эту семью настоящая дружба и общие интересы. Они ходили вместе в кино, могли попросить хозяина кинотеатра пустить им два разу кряду «Оперу нищих», которая казалась им событием, сравнимым с хорошей задачей по физике. Театр в Геттингене был безнадежно отсталым, а вот фильм «Опера нищих» и сам Брехт всех поразили.

…После автомобильной катастрофы у Ландау потерянная память восстанавливалась с трудом. Особенно плохо было с ближней памятью. Он мог забыть, например, имя своего лечащего врача.

— Здравствуйте, Лев Давыдович, вы меня узнаете, помните, как меня зовут?

— Не помню. А вы помните «Оперу нищих»? Вот, послушайте:

Und nun kommt zum guten Ende
Alles unter einem Hut,
Ist das nöt’ge Geld vorhanden,
Wird das Ende meistens gut!

И дальше до тех пор, пока не кончался короткий промежуток времени, на который возвращалось к нему сознание.

Вся борновская молодежь пела песни из этого фильма. Песенку Мекки Ножа переделывали на все лады, по каждому случаю. Особенно хорошо получалось про Паули.

Словом, это была одна семья, веселая и добрая. Они устраивали частые вечеринки, загородные прогулки, короткие и длинные. И, конечно, были бесконечные дискуссии, которые часто затягивались до поздней ночи, до тех пор, пока не появлялась ясность. Если они заходили в тупик, шли к Максу Борну. И Борн всегда охотно обсуждал идеи и работы из любой области теоретической физики и математики. Каждый мог заниматься, чем хотел, и Борна никогда не удивляло сообщение его учеников и ассистентов об их совершенно неожиданной работе. Борн никому не навязывал своих мыслей и своих вкусов. Если у него появлялась какая-нибудь идея, он рассказывал ее всем, и брался за нее тот, кто больше всех подходил в данном случае.

Румер, например, как ассистент Макса Борна работал с ним в области квантовой электродинамики. Не оставлял он и общую теорию относительности, делал и чисто математические работы. Очень важные результаты получил он в совсем новой области науки — квантовой химии. В 1927 г. Гайтлер и Фриц Лондон опубликовали работу, где с помощью квантового подхода была впервые рассчитана молекула водорода. Теперь в это дело втянулся Румер. Уже в 1930 г. в «Göttinger Nachrichten» вышла работа Гайтлера и Румера «Квантовая химия многоатомных молекул». Эта работа, так же как и другие работы Румера геттингенского периода по химии, легла в основу только что зарождавшейся квантовой химии.

«Геттингену нечего было предлагать, кроме своей славы и блестящих профессоров, — рассказывал Юрий Борисович, — и если вы сами хотите, то можете научиться, если вы сами не хотите, никто вас не научит. Некоторые это выдерживали, некоторые нет. Вот, Роберт Оппенгеймер, например, выдержал. Он был богат, но закрыл счет, не брал денег у родителей и жил в Геттингене, как все, работал и учился тоже как все. Ничего особенного он в Геттингене не сделал, но квантовую механику выучил. Однажды Оппенгеймер явился к Максу Борну с претензией — почему Румеру дали премию, а ему нет. И внушить ему, что Румер беден, а он богат, было невозможно. И он все ходил, обижался и спрашивал: „Что же Румер сделал лучше меня? И что такое премия, помощь бедняку или признание лидерства?“».

Но никто не принимал такие пустяки всерьез, не было никаких настоящих обид — была молодость и непосредственность, было полное доверие друг к другу. И если с кем-то случалась беда или какое-то недоразумение, все пытались помочь, шли за советом к Борну.