Квартира

— То есть… это же какое-то безумие, — добавил Вова, оправдываясь. — Не сядет же он в тюрьму. Как он будет сидеть, там же одни преступники… Надо что-то делать. Узнать, где он сейчас, кто его защищает, объяснить, что ничего такого не было и произошла ошибка. Наверное, его там с кем-то перепутали. Ведь он… он же не какой-нибудь…

Тимур все еще смотрел на него с непроницаемым лицом.

— Что? — окончательно растерялся Вова.

— Ничего. Сделай, как я сказал. Езжай домой и ни с кем не разговаривай.

— Слушайте, если вы не хотите помогать, ну тогда я сам в милицию пойду. Узнаю, в чем дело.

Тимур оборвал его:

— Не вздумай.

— Да вы чего?.. Ладно, даже если насчет дяди Яши все правда — это же никому не вредило, так? Кому какое дело, как… какой он? Просто так не стали бы арестовывать. Явно кто-то донес. Я вот думаю, соседи позарились на комнату. Следователю надо знать такие вещи.

— Хорошо, я попробую прояснить ситуацию. Только ты сам не дергайся и ни с кем не разговаривай.

— Вы правда попробуете или говорите так, чтобы я успокоился?

Тимур вздохнул и повторил:

— Делай, как я говорю. Езжай домой.

Его новый уклончивый тон, приказы и невнятные ответы до того не понравились Вове, что он не выдержал и брякнул:

— Даже если он правда такой — а мы с вами оба знаем, что это правда, — он ведь не один этим занимался!

Вова не хотел такое говорить, но слова вырвались против его воли.

— Вы же были с ним, так? Вы тоже…

— Ты ничего не знаешь.

— Еще как знаю.

— Не знаешь, — с нажимом повторил Тимур. — Ты не видел.

— Но…

— Потому что, если ты что-то видел — значит, ты знал и никому не сказал.

— Но…

— Вова, пойми! Если бы я мог что-то сделать, пошел бы и сделал. Только мы уже никак ему не поможем. Послушай меня, если будешь пытаться, если будешь рваться спасать Яшу… все, чего ты добьешься: жизнь станет тяжелее. И намного, поверь. От этого не отмоешься. Надо быть осторожным. Так что сделай, как я прошу, ладно? Без глупостей. Яша бы очень не хотел, чтобы тебя задело.

— Вы говорите, как моя мать.

— И при ней я особенно советую не поднимать эту тему.

Вдруг в душе у Вовы забрезжила смутная догадка.

— Так вы что, думаете… это она?.. она… на него…

Он не сумел договорить — слова застряли в горле.

— Пообещай, что не будешь лезть на рожон, — повторил Тимур, выговаривая слова медленно и с усилием, — и не будешь обсуждать с матерью Яшу. Обещаешь?

— Я? Да… да, но послушайте… не могла же она…

— А теперь идем, — перебил Тимур. — Посажу тебя на электричку. И не возвращайся, ясно? Давай скорей, до отправления пять минут.

* * *

Поначалу ему не верилось. Волей-неволей Вова окружал себя самообманом. Так обкладывают ватой фарфоровую куклу в коробке. В душе у него зрело подозрение, оно порождало стыд: что за сын обвиняет мать в таком подлом предательстве?

Он бы мог прямо спросить: «Мама, это ты написала донос на дядю Яшу?» Но кому стало бы легче? Если бы мать ответила «нет», Вова бы ей не поверил. Если бы мать ответила «да», он бы не знал, как с этим жить.

Теперь он смотрел на нее иначе. Приглядывался, прислушивался к каждому слову, пытался из обрывков разговоров и случайных жестов составить какую-то картину, объясняющую происходящие перемены. Прежде казалось, что он за годы детства и отрочества успел хорошенько ее изучить. Но что, собственно, он знал? Только то, что по умолчанию его мать всегда ждала, что любой встреченный ею человек будет готов подстроиться под большинство. Себя она считала воплощением большинства, а значит, и морального права. Мать носила с собой список требований, периодически перетряхивая его, дополняя, расширяя новыми пунктами. Груз ее ожиданий вырос в громаду, но дядя Яша на то и был великаном, чтобы не замечать тяжести. Он прожил с сестрой всю жизнь, но так ее и не понял. Все, что дядя Яша считал солью жизни, было для матери нестерпимо.

Когда он исчез, внешне в матери ничего не изменилось. Она не выражала ни злорадства, ни горя. Иногда, спрашивая мать о ходе дела, Вова улавливал в ее ответах легкую нотку мрачного торжества, но не был уверен, что это ему не мерещится. Возможно, он замечал эти гнусности лишь потому, что сам настойчиво их искал.

Однажды, через месяц или полтора после ареста дяди Яши, Вова случайно подслушал, как мать разговаривает с соседкой по лестничной клетке. Соседка сказала:

— Что-то вашего брата давно не видно.

Мать, не моргнув и глазом, ответила:

— Он сейчас в другом городе, — и тут же перевела тему.

Еще через неделю Вова достал из почтового ящика письмо. Это был маленький, плотно запечатанный конверт с кучей разномастных штемпелей. В углу указано его имя. Вова поднялся в квартиру, закрыл дверь и только на кухне развернул конверт.

«Здравствуй, Вова. Наконец получил возможность тебе написать. Очень хочу узнать, как ты живешь. Пожалуйста, напиши, хорошо ли ты учишься и как у тебя дела…»