Квартира

Они прошли в читальный зал, где Вова получил на руки увесистый том со светлой обложкой: «Уголовно-процессуальный кодекс РСФСР». Вова сел за стол, положил рядом школьный портфель и склонился над книгой, всматриваясь в строчки под светом лампы.

Справа и слева за столами сидели студенты и что-то конспектировали. В библиотеке было жарко, и под рубашкой по спине ползла капля пота. Вова пролистал статей двадцать, тридцать… пролистал сорок… статьи все не кончались. Наконец он добрался до сто сороковых статей и воспрял духом. Сто пятидесятая… дальше, дальше… Взгляд впился в пометку «154-а». Рядом с ней ровным убористым шрифтом было указано: «Половое сношение мужчины с мужчиной (мужеложство) — лишение свободы на срок от трех до пяти лет».

Локоть соскользнул со стола, задел портфель, и портфель с грохотом упал на пол. Студенты за столами вздрогнули. Вова бросился подбирать портфель, выпавшие из него книги, деревянный пенал, чернильницу. Через весь зал к нему спешил библиотекарь. Вид у него был рассерженный. Торопясь, Вова впихнул вещи в портфель и сел на стул.

— Молодой человек, — громким шепотом возмутился библиотекарь, — можно потише?

— Да, да… Извините.

Еще много дней эта фраза крутилась у него в голове. Она всплывала из недр его сознания, как всплывает древнее чудовище из глубин океана — не целиком, а фрагментами. Длинным хребтом, скользкими щупальцами, а потом мощным спинным плавником и шипастым хвостом.

Половое. Сношение. Мужчины. С мужчиной. Лишение. Свободы. От трех. До пяти. Лет.

Больше всего Вову потрясли не слова — потрясло то, что он понятия не имел о существовании подобных преступлений. Внутри себя он называл преступлением только то, что причиняло вред другим людям. Например, карманную кражу или ограбление гастронома. Мошенничество и обман. Нападение и разбой. Террор, насилие. Если бы хоть что-то из этого списка согласовывалось с миром дяди Яши, Вова мог бы смириться. Но не было никаких совпадений. Вова не мог вспомнить ни одного случая, чтобы жизнь дяди Яши хоть как-то наносила урон другим людям.

Выходит, он ошибся? Преступлением считалось не причинение вреда; преступлением мог стать сам образ жизни, само существо человека. Преступлением было то, как дядя Яша жил, как он вел себя, с кем встречался, кого принимал в гостях. И все это было написано в своде законов, черным по белому, Вова сам видел.

Как же он так сглупил? Даже не догадался узнать, спросить… даже в голову не пришло, что надо. Вдруг он выскользнул из пузыря, в котором жил много лет, и оказался в том самом большом мире, где воздух пропитан тревогой, и безопаснее было молчать, чем говорить. Как оказалось, он совсем не знал правил этого мира и нарушил их, еще ничего не успев сделать. В воскресенье он подорвался и поехал на дачу к Тимуру. Ему было необходимо поговорить хоть с кем-нибудь из прошлого мира.

На дворе стоял август сорок пятого, солнце светило ярко и высоко. На нужной станции Вова вышел и побрел по тропинке вдоль сосен. Последний раз он ездил на дачу к Тимуру лет в шесть, но дорогу помнил хорошо и теперь, оглядываясь, сверял ощущения. Лес заметно поредел: тут и там лежали обгоревшие бревна — остатки довоенных вековых сосен. Вова высматривал дом между деревьев, и скоро дом появился. С непривычки зрелище ошеломляло. Второй этаж был наполовину разрушен, а у веранды снесло крышу. Участок, прежде зеленый и поросший высокой травой, был изрыт траншеями. Половины забора как не бывало. Вова в нерешительности остановился перед калиткой, недоуменно взирая на все, что осталось от дачи.

Из-за пристройки справа выглянул хозяин: он шел в галошах строго по проложенной дорожке, не сворачивая. Вова позвал его. Тимур на минуту скрылся в доме, затем вышел — уже в ботинках и с портфелем в руках.

— Ты что здесь делаешь?

— Да я… поговорить надо.

— Поговорить, — сердито повторил Тимур. — Сдурел, что ли? Ехать в такую даль, да еще в одиночку… А как ты ходишь? Под ноги надо смотреть. У нас на соседнем участке неделю назад парень подорвался, так что, если ты думаешь, что я шучу…

— Дядю Яшу забрали, — перебил Вова.

— Куда забрали? — Тимур вышел за калитку, закрыл ее и кивнул на дорогу к станции. — Пошли, расскажешь по пути.

Они шли вдоль сосен, внимательно глядя под ноги. Вова сбивчиво пересказал все, что знал: о разгромленной комнате, о том, как мать ходила в милицию, а потом и про статью сто пятьдесят четыре а. Лицо Тимура неприятно побледнело. Он молчал, не перебивая и не комментируя, и, когда Вова закончил, спросил только одно:

— Ты с кем-нибудь еще это обсуждал?

Вова помотал головой.

— Это хорошо, — сказал Тимур. — Хорошо…

Не доходя до станции, он остановился и тронул Вову за плечо:

— Вот как мы поступим. Ты сядешь на электричку и поедешь домой. И никому не скажешь то, что сказал мне. Не будешь обсуждать это ни с матерью, ни с кем угодно еще. В школе знают? Нет? Хорошо… Если позовут в милицию, говори, что первый раз обо всем слышишь.

— Но… я подумал: надо сходить в юридическую консультацию. Видел в газетах объявление…

Тимур посмотрел на него молча и безо всякого выражения.