Квартира

Чтобы не путаться под ногами, дядя Яша стал задерживаться в доме молодежи. Несколько недель он приходил домой поздно и врал, что репетирует новый концерт, пока однажды летом сорок третьего его не застукали за кулисами с местным осветителем. Скандал был такой, что хотелось провалиться под землю.

В тот год Фролову исполнилось девять лет. Он никогда и ни с кем не обсуждал эту сторону жизни, но смутно догадывался, что именно подразумевается под расплывчатой формулировкой. Вернувшись из школы, он еще в сенях услышал, как мать с дядей Яшей орут друг на друга в комнате.

— Что не так? — переспрашивала мать. — Ты правда не понимаешь, что не так?! Соседи скоро пальцем начнут показывать!

— И какое тебе дело? Есть грехи и пострашнее.

— Ты мне не рассказывай!.. Я про твои грехи знать ничего не хочу. И в конце концов, здесь же ребенок.

Было слышно, как дядя Яша желчно цокнул языком.

— А ты что, заботливой мамашей теперь заделалась? Разок загуляла, и сразу глава семьи.

— Заткнись! Закрой рот! Еще я таких, как ты, не слушала.

— Таких, как я, — повторил дядя Яша. — Это каких же?

— Говори тише, Вова сейчас придет.

— Да что ж он? Совсем, что ли, дурак? Думаешь, сам не догадался?

Голос матери сбился на громкий шепот. Вове пришлось выйти из сеней в коридор, чтобы расслышать.

— Это все ты, — прошипела мать. — Все ты и твои дружки.

— Благодаря этим дружкам ты, милая моя, жива и здорова.

— Омерзительно. Вы все мне омерзительны. Не могу представить большего позора.

— Ладно, допустим, я позор семьи, — согласился дядя Яша. — И что конкретно я должен сделать — стать кем-то другим?

— Ох, что я слышу? — вскинулась мать. — Неужели у тебя хватит духу выставлять себя жертвой? Как отец тебя терпел, ума не приложу, но я-то терпеть не буду. Еще одна выходка, и ты ничего не замнешь. Уж я позабочусь.

— А чего ждать? — сказал дядя Яша. — Иди стучи в свой профком хоть сейчас. Может, повышение заработаешь. Мой тебе подарок.

И тут она что-то сказала в ответ — что-то тихое, чего Вова не расслышал, но потом, много лет спустя, достроил в уме. Это явно было одно слово, емкое и хлесткое. Скрипнул пол в комнате. Дядя Яша пулей вылетел в коридор. Вова еле успел отпрыгнуть в сторону и спрятаться за дверным откосом кухни. В темноте коридора дядя Яша нашарил обувь. Остервенело зашнуровывая ботинки, он поднял голову и заметил племянника.

Дядя замер, скрючившись. В этом полусогнутом, преломленном состоянии он уже не выглядел жизнерадостным исполином.

— Ты чего прячешься? — проворчал он чужим уставшим голосом. — Иди уроки делай.

Потом выпрямился, открыл дверь и вышел.

* * *

Вова, конечно, давно догадался. Он не то чтобы вывел какое-то умозаключение из ряда фактов — фактов толком и не было. Дядя Яша не скрывался, но и не светил эту сторону жизни. Ни о чем не умалчивал, но и не говорил прямо.

С самого начала Вове все было ясно. Не приходило в голову удивиться, почему дядя Яша не женат. Не удивляли и друзья дяди: среди них встречались типы, которых мать сочла бы воплощением безнравственности, но Вове их присутствие казалось само собой разумеющимся.

Насчет себя Вова тоже не обманывался. Они с дядей Яшей были похожи. Не во всем, конечно, но в этом — точно. С самого рождения Вова инстинктивно ощущал их сходство, не выраженное ни в словах, ни в действиях. Так кошка узнает другую кошку среди собак.

Потом, когда мать все узнала, она, конечно, заявила, что Вова заблуждается. Вова не мог родиться с таким противоестественным чувством — нет, он лишь попал под дурное влияние дяди Яши.

Мать путала причину и следствие: думала, что общее свойство натуры рождается из душевной близости. Но все было наоборот — душевная близость появилась на свет, подкрепленная общим свойством. Дядя Яша потому и стал для Вовы отцом — потому что он один хоть в чем-то с ним совпадал. Он один знал, каково это — родиться белой вороной. И только он нес подобную ношу не сгибаясь, не считал ее странной, противной и неугодной людскому роду.

В сорок пятом году война кончилась. Часть Кировского завода еще оставалась в Челябинске, но Фроловы решили вернуться в Ленинград. И снова им повезло так, как мало кому везло. Вернувшись в Ленинград, они обнаружили, что оба дома — и материн, и дяди-Яшин — устояли при бомбардировках, да еще и в брошенное жилье никто не успел въехать.

Где-то в глубине души Вова наивно надеялся, что с возвращением в Ленинград жизнь войдет в прежнее русло и все станет по-прежнему. Мать и дядя Яша помирятся. В дяди-Яшину комнату вернутся беззаботные гости. По улицам снова будут порхать девушки в легких платьях, а со сцены будет греметь фокстрот. Но первые пару недель в Ленинграде дали понять, что жизнь изменилась бесповоротно и ничего уже не будет как раньше.