Квартира 302

Человек кивнул и выпрямился, сразу оказавшись на голову выше Таунсенда. Возможно, это было лишь потому, что Генри стоял ступенькой ниже, но он всё равно чувствовал себя неудобно. Все вопросы испарились из головы, кроме главного:

– Она в опасности? Скажите…

Человек кивнул снова и ровно сказал:

– Мне нужно уходить.

– Как вы можете? – возмутился Генри. – Ей нужно помочь!

– Ничем не могу, – незнакомец сделал один шаг вверх. Генри едва не схватил его за рукав, но что-то удержало его от этого порыва:

– Там заперта дверь. Я не знаю, как её открыть. Может, вы сможете?

– Нет.

– Но я видел, как вы стучались к ней! – Генри почувствовал волну чёрного отчаяния и ненависти к этому сомнамбулическому типу. – Вы тоже шли к ней. Вы…

Иногда озарения приходят в те самые моменты, когда становится слишком поздно. Генри осёкся, моргнул. Кроваво-красные стены поплыли перед взором. Он непонимающе посмотрел на куклу, которая свесилась вниз со ступеньки, раскинув руки.

Боже.

Он посмотрел вверх. Человек исчез. Только что он стоял в двух шагах, а теперь его там не было. Генри взбежал вверх, чувствуя, как в висках стучит кровь. Открывая дверь подъезда, он уже знал, что коридор пуст. Мясо влажно поблескивало на стенах, но в нём не было ни души.

Проклиная всё на свете, Генри ринулся вниз, на первый этаж – вернее, во что он превратился. Кукла жалобно хрустнула, когда он случайно раздавил её ботинком. Пуговичный глаз выскочил из углубления и покатился прочь.

7

Застегнув «молнию», Айлин оценивающе оглядела своё отражение на зеркале. Вроде всё на месте, платье не жмёт, бретельки лежат удобно, но ей всё равно казалось, что она надела его криво. И стоит появиться в таком наряде на людях, как за спиной начнут указывать на неё пальцем и хихикать.

Это платье – бордового цвета, с открытой спиной, – она купила пару месяцев назад и поэтому ещё не успела износить. Сначала хотела надеть её на предотпускную корпоративную вечеринку, но решила, что спина всё-таки слишком открыта для офиса. Дальше удобных случаев продемонстрировать приобретение всё никак не выдавалось, и платье так и висело в шкафу, теряя лоск. Пока она пять минут назад не извлекла его и натянула на себя с маниакальной придирчивостью.

Если бы кто-нибудь спросил её, зачем она сделала это, то она пришла бы в замешательство. В самом деле, зачем? Полосатый топик был гораздо удобнее для домашнего наряда, да вечеринок никаких она сегодня не планировала. Мысль пришла спонтанно и показалась единственно верной – действительно, почему бы не покрутиться перед зеркалом в новом платье? Всё равно занять себя нечем, пусть хоть это…

А ещё она подумала – может, это меня отвлечёт. Сахар приютил её от бед этого мира надёжно, но ненадолго. И сейчас Айлин снова начинала чувствовать свою обречённость и незащищённость перед терроризирующими её странностями. Музыка звучала, дождь выводил симфонию на асфальте, в телевизоре мельтешили какие-то смазанные люди, и пальцы были ещё липкими от сахарной массы.

Что бы там ни было, желанного облегчения новый наряд не принёс. Только прибавилось раздражения и грызущего ощущения чего-то неправильного, режущего острыми углами её привычный быт.

Она легла на кровать, хоть в узком платье это и было немного неудобно. Нашарила пальцами розового плюшевого кролика у изголовья и подняла его над собой. Наклеенная широкая улыбка на морде зверька обычно поднимала ей настроение, но сегодня ей вдруг захотелось плакать при виде беззаботного Робби, которому наплевать на её проблемы, на эти ужасные чувства, доводящие до исступления.

Ах, Робби, Робби, даже ты меня покинул…

Айлин подбросила игрушку под потолок и встала, не пытаясь поймать. Кролик упал на подушку, комично задрав левую плюшевую лапу. Он указывал на неё. Это она, ловите её! Разодрать на куски! Того и гляди кровожадно подмигнёт. Айлин дрогнула и отвернулась.

Господи, лишь бы это случилось побыстрее, взмолилась она, слушая топот дождя на окне. Что угодно, но пусть это произойдёт сейчас. Ещё час мучений я не выдержу.

Она ужаснулась при этой мысли. Целый час. Шестьдесят минут, или три с половиной тысячи секунд. Когда каждая секунда растягивается до предела, разливаясь каплей пустоты, это было долго – слишком долго.

Сейчас.

В дверь постучали. В четвёртый раз за это утро. Айлин знала, что на Востоке четыре считается числом смерти. Облегчения это знание не принесло.

Тук. Тук. Тук. Громко и отчётливо. Даже когда звонил Фрэнк, звуки не были такими пугающе близкими. Нужно было открывать. А на ней было это ужасное платье цвета крови, к тому же сидящее не ахти как.

Айлин встала и подошла к двери. На мгновение ей послышалось, будто у соседней квартиры (мы оба знаем, что в триста втором что-то неладно) слышен детский крик: Мама, открой, мамочка! Потом это пропало, осталось только чьё-то дыхание прямо под глазком. Она нагнулась и посмотрела в круг стекла.

Мужчина с длинными мокрыми волосами смотрел прямо на неё сквозь глазок. Словно двери вовсе не было. Айлин дёрнула плечами, отгоняя наваждение, и громко спросила:

– Кто там?