Квартира за выездом

Дом оказался старым, а точнее, старинным: пилястры, условно изображающие колонны, затейливые карнизы над проёмами окон, балконы с ограждением из пузатых столбиков-балясин, соединённых сверху перилами.

– Этот дом как со старой открытки срисован!– не выдержала Нина, которая дала себе слово не делиться с Кристианой впечатлениями.

– Фасадный декор, – с неподдельным восхищением произнесла панна Крися, и Нина подумала, что правильно сделала, взяв её с собой: пусть смотрит и завидует. А ещё подумала, что не откажется от квартиры в этом чудесном доме, какой бы она ни оказалась.

Ключ им выдал пузатый дядька-управдом, он же проводил (сопроводил, как он выразился) новых жильцов до подъезда: «Вот, значицца, парадное ваше. Квартира на последнем этаже, соседей нет. Лестничную клетку попрошу не занимать, у нас это не принято. Жильцы люди культурные, степенные, беспокойства от них не будет. Да и вы, я смотрю, барышня образованная, интеллигентная, неудобств никому не доставите. И тётушка ваша…»

Управдом не унимался, плёл кружево слов – о том, что новые жилички (он так и сказал, жилички), по всему видать, благородных кровей и достойного воспитания, под стать проживающим в доме. Что жить им будет просторно, одни на этаже. Что звукоизоляция в доме превосходная, подоконники широкие, антресоли удобные – и ещё что-то, в том же духе.

Дождавшись паузы, которую управдом взял, чтобы вдохнуть воздуха перед следующей тирадой, Нина поблагодарила его и протянула руку за ключом. Дядечка вздохнул, отдал ключ, при этом лицо у него было таким, словно он расставался с дорогой, памятной для него вещью. Кристиана толкнула Нину под локоть, прошипела: «Подзякуй чловекови». Спохватившись, Нина полезла в кошелёк… Теперь ей и на сухари не хватит, придётся занимать.

На последний, пятый этаж, Кристиана поднялась как девчонка, легко взбегая по ступенькам. А войдя в квартиру, возмущалась так громко, что Нина испугалась: услышат соседи, хорошее же мнение о ней составят… Скажут, скандалистка, только её нам не хватало. Нина торопливо закрыла входную дверь. В ушах настойчиво звучала поговорка: «Незваный гость как в горле кость», ставшая вдруг актуальной.

Панна Крися ходила по квартире, охала, ахала, сокрушалась, восклицала по-польски «матка боска» и мелко трясла головой, что означало крайнюю степень негодования. Нина подумала, что матерь божья ни с какого боку не имела отношения к квартире и в распределении ордеров участия не принимала. Но сказать об этом Кристине не рискнула, а квартиру решила оставить за собой. Пусть не новая, за выездом, и придётся делать ремонт. Зато она никогда больше не увидит панну Крисю, никогда не услышит того, что нечаянно услышала в коридоре.

* * *

Нине не спалось: одолевали мысли о новой квартире и о Кристиане, которая советовала ей вынести на помойку оставленную прежними жильцами мебель: шкаф, кресло и зеркало.

– Легко сказать – вынести. Шкаф неподъёмный, зеркало тронь и расколется, да и кресло массивное, тяжёлое, мне его не поднять.

– А ты грузчиков попроси, которые вещи твои повезут, – упорствовала панна Крися. – Переезд тебе даром обойдётся: дом на слом, всех бесплатно перевозят, за счёт города.

– Переезд бесплатный, а чужие шкафы выносить кто же согласится? Да ещё с последнего этажа, десять лестничных пролётов на руках тащить, без лифта… Платить придётся за каждый этаж, я узнавала.

– Узнавала она… Больно умная. Ну и заплатишь, не обеднеешь.

Нининых денег Кристиане было не жалко, её вообще не интересовало, на что она живёт. Хватило бы зарплаты на переезд, думала Нина. Не станут грузчики на пятый этаж мебель на руках поднимать бесплатно. И старую выносить не станут. Да и жалко выбрасывать: шкаф красного дерева, дверки инкрустированы, похоже, настоящей бронзой, Нина в этом разбиралась, а Кристиана нет, вот и предложила выкинуть. Странно, что никто его не забрал себе. И зеркало – дивное, старинной работы, амальгама мутноватая, но можно что-нибудь придумать, почистить. Остаётся кресло. Она разберёт его на части и вынесет, и не надо будет никому платить!

Нину охватило радостное предчувствие, спать не хотелось совершенно, а утром на работу. Может, ей воды попить? Может, тогда удастся заснуть? Нина накинула халат, вышла в тёмный коридор и, не дойдя до кухни трёх шагов, прислонилась к стене, ощутив полубоморочную противную слабость: на кухне говорили о ней. Прижимаясь щекой к серым от старости обоям, слушала слова, не предназначенные для Нининых ушей.

Рая молотила языком, как сказала бы баба Маша. Всю жизнь она была для Нины добросердечной и всё понимающей тётей Раей, и в каком-то смысле заменила ей мать, когда Натэла уехала и Нина осталась одна. И теперь вибрирующим от удовольствия голосом говорила гадости. По Раиному выходило, что она, Нина, неудачница, старая дева и монашка-затворница. Панна Крися поддакивала угодливо, плела что-то о фригидности и асоциальности, покачивала черепаховым гребнем и подбрасывала в огонь дров, успевая вставлять в короткие Раины паузы бесконечные «тво́я правда» и «то так» (польск.: ваша правда, это так).