Квартира за выездом

Нина вернулась в комнату. Наваждение исчезло. Как и полагалось уважающему себя зеркалу, оно отражало полосатые обои, круглый стол и венские бабушкины стулья. Скоро на кухне закипит чайник, они будут пить чай, и Машико выставит на стол клубничное варенье, которое маленькая Нина любила намазывать на хлеб. Натэла досадливо поморщится: могли бы с сахаром попить, варенья всего две банки, если есть каждый день, быстро кончится. Нина улыбнулась, вспоминая. По зеркалу пробежала рябь. Нина потёрла глаза… и увидела накрытый стол, стеклянную вазочку с вареньем (банка на скатерти – верх неприличия, варенье к столу подают в вазочке), пузатый заварочный чайник, который при переезде пропал, и она его долго оплакивала: чайник был из их с мамой жизни, которой больше нет.

Зеркало бессовестно лгало, отражая потерянный чайник и чашки, разбившиеся при переезде. Комната менялась, изгибалась, колыхалась. На неё смотрела Натэла, протягивала руки. Нина протянула свою и наткнулась стекло. Стекло было тёплым и вздрагивало под рукой, будто с тобой стороны кто-то пытался его разбить. Нина отдёрнула руку.

Зеркало может вернуть в этот мир из прошлого кого-то одного, только одного. «Не верь ему! Выбирай себя, иначе не вернёшься, останешься там навсегда».

– Маму! Верни маму! – крикнула Нина в зеркало, ужасаясь собственным словам, предавая бабушку Машико, которая её любила, предавая отца, который её не любил.

…За окнами водянисто бледнел рассвет. Нина вскочила на ноги, и кресло протестующее скрипнуло, словно не хотело её отпускать. Тело пронизывали колючие иголочки, восстанавливая кровообращение, высвобождая из кошмара. В зеркале отразилось её собственное испуганное лицо, губы договорили-добормотали: «Простите меня».

Слава богу, это всего лишь сон. Слава богу, слава богу, повторяла неверующая Нина, крутясь перед зеркалом, поправляя платье, накладывая на веки тени в тон и расчёсывая волосы. Косы заплести уже не успеет, и позавтракать не успеет, потому что проспала, а опаздывать на работу нельзя. Это её не огорчило: Нина была счастлива, оттого что ей не надо никого выбирать, и всё это только сон. Отрезала от батона кусок хлеба, положила на него толстый ломоть сыра и веточку сельдерея. Подумала и отрезала ещё сыра. Перед началом смены съест в подсобке с чаем, а в обеденный перерыв дойдёт до ближнего кафе и пообедает пончиками с кофе.

На работу она не опоздала, приехала вовремя, а ночные тревоги отступили и ничем о себе не напоминали.

* * *

Таня стала у неё частым гостем, и Нина её понимала: в квартире из четырёх комнат проживали восемь человек: Танины родители, Таня с мужем и Танин брат с женой и двумя детьми. Нина не видела, когда они уходят и когда приходят, не слышала щёлканья дверного замка. И вспоминала слова управдома, который сказал, что на этаже она одна, жилец из соседней квартиры платит исправно, а жить не живёт, не хочет. Последние слова управдом произнёс «со значением» и замолчал. Нина любопытства не проявила. Не живёт так не живёт, это её не касается.

Управдом ошибался: Таня всегда откликалась, когда Нина звонила в её дверь. Звонок был странным: неслышным. А дверь открывалась почти тотчас же, словно Таня её ждала. «Привет! Пошли ко мне гадать. Ты не очень занята?» – приглашала Нина. Таня с готовностью соглашалась, и вечер проходил, по определению Нины, «содержательно». А главное, помогал отключиться от действительности. Впрочем, Таня относилась к происходящему серьёзно и требовала того же от подруги. И сердилась, когда Нина не могла сдержать улыбку. Сама она к картам не притрагивалась и никогда не гадала, колоду тасовала всегда Нина и раскладывала карты, а Таня смотрела через Нинино плечо и нашёптывала, что делать дальше. Это было интересно.

Гадальная книга нашлась в Изольдином шкафу, карты Нина купила в киоске. Гадать можно только неигранной колодой, говорила Таня. Неигранные карты скажут правду, а те которыми играли, обманут, любая игра всегда обман, а карты, как дети, быстро учатся лгать.

Книга 1899 года издания называлась «Другъ тоскующихъ». На обороте титульного листа значилось: «Гаданiе достойно наблюденiй философскаго ума, и, какъ продуктъ общенiя с природой, гаданiе имеетъ свои законы, такъ безцеремонно фальсифицируемыя гадалками нашего сребролюбиваго века. А что карты действительно и главнымъ образомъ видятъ состоянiе и чувства человеческой души, в этом решительно легко убедиться» /Изъ книги «Nya Spaboken»/.

«Друг тоскующих» изобиловал ерами, ятями, юсами и не поддающимися разуму формулировками. Так, валет бубен рядом с фигурой указывал на её характер. «Человекъ сомнительный, матерiалистъ» – прочитала Нина и не знала, что думать: ведь материалист душевных сомнений не испытывает, верит лишь в материальное.