Наверное, нужно было заплакать. Но ей не плакалось. В груди было пусто и темно… Смяла бумажку, сунула в карман пальто. Пошла дальше. Пирожки остывали.
Напрямик
– Да, Валя, да… Не плачь, – кивала мама, отстраняя журчащую голосом трубку от уха. – Да поняла я всё… Поговорю… пришлю… – Смотрела, сморщившись, на ковёр на стене.
Положила трубку на рычажки старого розового телефона, перевела взгляд на Настю.
– Валентина звонила. Таблетки просила привезти. У неё кончились, а сама не может, плохо ей совсем… Отвезешь?
Настя только вчера приехала домой после зимней сессии.
Радость от удачно сданных зачетов и экзаменов, родная комната, в которой не была почти пять месяцев, добрый и неспешный разговор с мамой после ужина, глубокий, здоровый сон наполнили Настю светлой силой и энергией, и она без былого канюченья согласилась.
Под настроение дорога до тёти Вали показалась ей быстрой и лёгкой, сама тётя Валя, давно болеющая, озлобленная этой болезнью, – милой и ласковой, как когда-то, когда Настя была маленькой девочкой…
– Я тогда соберу, а ты одевайся, – сказала мама. – У неё и переночуешь. Ладно? А утром – обратно. Ночью не надо, злых полно… Ладно?
– Да, мам, конечно.
Мама стала хлопотать, Настя засмотрелась на неё… Старенькой стала. Не лицом, не фигурой, а движениями… Хотелось сказать: «Не торопись, мама, не волнуйся». Не стала. Что ж…
Оделась потеплее под мамины советы – «кофту не забудь, колготки шерстяные», – приняла тяжёленький пакет.
– Там лекарства и еды кой-какой… Валентине-то и до магазина сходить… Ох… Ну, с богом, доченька.
– Пока, мам, – Настя приобняла её, поцеловала в мягкую щеку, – до завтра.
Открыла дверь, но мама удержала, засыпала скороговоркой вопросов:
– Сотовый-то взяла?.. Деньги есть на нём?.. А у тебя?.. Дорогу помнишь до остановки?
И Настя почти механически отвечала:
– Да, мам, есть… помню… всё в порядке.
– И осторожней, пожалуйста. Не разговаривай с кем попало. Всякие лезут…
– Хорошо, конечно…
Сбежала по лестнице, вышла на улицу. Облегчённо выдохнула. Мамина забота, такая дотошная и навязчивая, не раздражала уже, как раньше, но утомляла. Да и смешила чуть-чуть. Ведь как-то же полтора года по пять месяцев она живёт без пригляда мамы, нормально питается, одевается, но стоит ей вернуться, и мама следит за каждым шагом, даёт и даёт советы. А скажешь ей об этом хоть и с улыбкой – обидится… Ничего, пусть: в этом, наверное, и смысл жизни матерей – заботиться…
Их город совсем небольшой, но своего рода столица нескольких районов. Здесь и все важные учреждения, и межрайонная больница, театр, музей… Есть и автовокзал, откуда «пазики» уходят развозить и собирать пассажиров по ближайшим и дальним посёлкам, сёлам, деревушкам. Правда, «пазики» ездят редко – в основном по утрам и вечерам. Днем их заменяют «газели»-маршрутки. И Настя направилась к той остановке, куда причаливали «газели», что заворачивают в то сельцо, где живёт тётя Валя.
Тётя Валя, мамина сестра, была последней обитательницей громадного родового дома. Одни из этого рода разъехались, другие умерли, а тётя Валя вот остаётся. Ясно, что ей там одиноко – соседи не родня, – тоже хочется в город, но дом в медленно гибнущем сельце стоит копейки, здесь и на развалюху на окраине не хватит, не говоря уж о квартире.
Как одинокая пенсионерка и инвалид тётя Валя подала документы на социальное жильё в городе – однокомнатную квартирку, которую нельзя ни продать, ни завещать и в которую после умершего пенсионера-инвалида вселится следующий, – но очередь была длинной, и в то, что ей удастся дожить до новоселья, тётя Валя не верила.
Настя догадывалась: сестры тайком мечтали, что она выйдет замуж в том городе, где учится, поселится у мужа, конечно, хорошего, интеллигентного, обеспеченного, а тётя Валя переедет к Настиной маме. И они будут вместе. Пить чай, смотреть телевизор, беседовать, ждать, когда их навестит дочка и племянница.
Личная жизнь у обеих, что называется, не сложилась. Были мужчины, но они не стали мужьями. У мамы хоть появилась она, Настя, а тётя Валя совсем одна.
Прямо скажем, красавицами они не были. На старых фотографиях Настя видела коренастых, с какими-то испуганными глазами, жидковолосых, тонкогубых девушек. Одежда мешковатая, плечи опущенные… О таких всегда говорят: дурнушки.
Настя и у себя отмечала черты таких дурнушек и старалась поддерживать фигуру, осанку, быть обаятельной. Знала, что красоту можно восполнить симпатичностью, стильностью. Главное, не переборщить, – в общаге легко если и не стать, то прослыть шлюшенцией. Навесят этот ярлык, и шагай с ним дальше по жизни.
Девушке нужно быть всегда настороже, опасаясь не только окружающих, но и себя саму. Многих, очень многих заносит, а потом уже ничего не исправишь. Или уезжай в другое место, где тебя никто не знает, или принимай предложение какого-нибудь удода, который, как говорится, ни туда-то, ни в Красную армию…