Квазар

Мне стало жаль собаку. Случай подарил ей светлый ум и охотничью страсть. Щедрый дар сделал ее несчастной. Будь Колбасник как все, он дрался бы, воровал, водил дружбу с псами и был бы счастлив собачьим счастьем: сытостью, теплом, дракой. Но одаренность вырвала его из круга простых животных радостей.

Начальник дунул в свисток. Резкий верещащий звук рассек тишину. Идиотски жизнерадостным ревом отозвался паровоз. Из леса принеслось эхо.

Пронзительные, оглушающие звуки обрушились на меня. Словно лопнула и прорвалась какая-то завеса, и я все увидел ясно и правильно. Я понял — этот урод, страдающий, мучающийся, в своих собачьих масштабах — гениальный, редкий пес. Ему придется вернуться в дом, где его презирают, бьют…

Я могу взять его. Нет, невозможно, нельзя. Засмеют. Охотники так нетерпимы к беспородным собакам… Нет, нет, я буду помнить, буду помнить тебя, Лобастый. Буду помнить этот желтый свет, эти черные тени…

Колеса скрипнули, вагон шевельнулся. Сейчас я скажу: «Прощай, Лобастый», — и мне наплевать, как на это посмотрит Петр Васильевич.

Я открыл рот и крикнул:

— Лобастый! Ко мне!

ФРАМ

Бродя весь день по полевым травам, они устали.

Их усталость пропиталась запахом клевера, цветущих кашек и грибов-шампиньонов (Хозяин рвал их мимоходом). «Если бы ты стал на все четыре лапы, как бы мы весело бежали с тобой», — думал Фрам.

Они бежали бы рядом, лая и обнюхиваясь, ускакали бы к озеру и купались в нем, фыркая носами.

Потом бы легли на траву, подставив солнцу мокрые животы. А там сели бы в автобус, оказались дома и стали хлебать молоко с покрошенным в него хлебом.

Но Друг-Хозяин не побежал к озеру. Он зевнул и пошел к березовым кустам. На усталом и похудевшем за сегодня лице скользнуло предвкушение.

— Вздремнем-ка, старик, — сказал он. — Славно мы походили, славная тень.

Хозяин снял пиджак, бросил его в тень и, пригнувшись, стал разглаживать ладонью. Фрам глядел, вилял хвостом и думал, как сейчас приятно пиджаку.

Поласкав пиджак, Хозяин велел лечь Фраму. Лег и сам и тут же заснул, пфукая губами на мелких лесных мух.

А им любопытно — они садились на губы Друга, таращили зеленые глаза.

Фрам лежал, сердито глядя на этих вредных мух. Но лежать надоело. Зачесались подушечки лап, и захотелось бежать. «Слушай, — говорили лапы. — Айда гулять, а належишься дома. Ты найдешь прут и пожуешь его. Также приятно бегать за птицей-пикулькой, что свистит вон в тех березовых кустах. А к Хозяину мы тебя принесем».

Лапы все пошевеливались, все двигались и говорили о жуках, бабочках, стрекозах… Фрам не хотел слушаться лап, он даже наказывал их, покусывая. Затем вытянулся и выставил язык. Скосив глаза, стал наблюдать за его дергающимся слюнявым кончиком. Надоело!

Фрам стал глядеть по сторонам.

Светит озеро — будто молоко в блюдце.

Ходят коровы — их хвосты болтаются в воздухе.

А с болота, что лежит на озерном берегу, ветер прикатывает запахи прямо в нос. И среди них, то мягких, то грубых, есть один — острый и жалящий, как пчела.

Страшный запах! От него холодеет между ушами.

Фрам молод и неопытен, он не знает, что это запах дичи, куликов, сидящих в болоте. Он не может понять этого, хотя память запаха лежит в нем от рожденья. Это приводит в отчаянье Хозяина. Он водит его по болотам и просит:

— Понюхай и вспомни… Понюхай и вспомни.

Фрам не может вспомнить, он вертит головой, не понимая.

…Запахов становится больше. Пахнут, будто кричат, коровы, пастухи и костер.

Запахи толпятся у носа, и каждый старается проскочить первым. Фрам рычит на них — потихоньку. Страшный запах снова царапает его нос. И шепчет голос Друга: «Вспомни, вспомни, вспомни»… Но пролетает шмель — жужжа. Фрам забывает запах. Шмель летит к клеверному полю. До него трижды по три прыжка. Фрам видит вьющихся голубых и белых бабочек. Очень пахнет медом клевер. «Лизнем, старик, — говорит Фраму язык. — Это вкусно!» Вкусно. Глаза Фрама лукаво жмурятся. Вот и ближний цветок клевера кивает ему красной шапкой, зовет. Фрам встает и глядит на Друга — может быть, тот прикажет лечь. Но Друг молчит.

Фрам дует ему в лицо — молчит.

Фрам глядит в спящее лицо Друга.

Нежность бросается в лапы и хвост Фрама и заливает всего до ушей. Лапы сами собой начинают бестолково топтаться, а хвост — махать.

Фраму хочется лизать Друга.

Ему хочется, чтобы выскочил дог соседей, огромный и злой, и кинулся на Хозяина. Тогда он схватит пса за шиворот и тряхнет. Фрам принюхивается — нет страшного дога. Тогда пусть набежит трамвай. Фрам прислушивается — нет и трамвая.

…Клеверное поле сильнее и сильнее пахнет медом и шмелями. И вдруг ноги пошли сами. Они понесли Фрама. Нос сам начал шевелиться и принюхиваться — Фрам подошел к клеверному цветку. На нем муха сидит. Фрам хапнул и шишку цветка, и муху. Пожевал — ничего вкусного. Наверное, вкусные те, что стоят подальше? (Фрам следил за входящими на клевер коровами.) Наверное, там вкуснее.

Фрам бежит к коровам.

Конечно, здесь клевер вкусный. Жуя его, коровы вздыхают и стонут от удовольствия.