Квентин Тарантино: Интервью / Сост. Дж. Пири

— Это все равно как если бы женщина появилась на подводной лодке, — отвечает Тарантино любезно. — Женщинам нет места в этом фильме.

Слава богу, бормочу я себе под нос.

Как и его фильм, Тарантино петляет между ребячеством и кухонным здравым смыслом. Он перчит свой лексикон словечками типа «круто» и «чувак» и прочими словесными приправами возбужденного старшеклассника. Да, он делает безапелляционные заявления самоучки (он никогда не посещал колледж), который поглощал все без разбора, даже не подозревая о том, что знания должны быть систематизированы.

Мальчик, который был перепуган мультфильмом «Бемби», который смотрел в четыре года «Познание плоти» и понимал жанровые отличия до того, как ему исполнилось десять, Тарантино всегда предпочитал в качестве подарка ко дню рождения какой-нибудь фильм, а не Диснейленд или «Мэджик Маунтин». Его мать и отчим разрешали ему все.

— Система рейтингов для них не существовала. Они считали, что я достаточно умен для того, чтобы самостоятельно отличить кино от реальной жизни, и они были правы. Был только один фильм, на который мать не хотела меня пускать. Это был «Джо» с Питером Бойлом. Она не хотела, чтобы ее ребенок видел, как полицейские убивают этих хиппи. Когда я был маленьким мальчиком, я думал, что вершиной кинематографа являются комедии ужасов Эббота и Костелло. Я был просто поражен идеей соединения фильмов ужасов и комедий — двух великолепных жанров, которые при смешивании дают великолепный новый жанр.

«Бешеные псы» — это фильм человека, проведшего всю свою сознательную жизнь в кино. Тарантино думает, что смерть матери в «Бемби» шокирует детей гораздо более сцен насилия в «Бешеных псах», которая пройдет мимо них.

— Вы показали бы «Бешеных псов» своему (гипотетическому) восьмилетнему чаду? — спрашиваю я.

Он пожимает плечами:

— Если даже это вызывет у нее (замечательный выбор!) бурную реакцию и ночные кошмары, что здесь такого? Ночные кошмары — это часть бытия любого ребенка.

А вот как Тарантино объясняет менталитет своих бандитов в «Бешеных псах»:

— Эти ребята не похожи на ребят из фильма «Хорошие парни». Они как Дастин Хоффман в «Исправительном сроке»: просто делают свою работу. И главное в этой работе — профессионализм как способ убедить себя, что это действительно работа и профессия, а не бандитизм.

Я спрашиваю, с чего это он взял.

— Просто это так. Почитаешь о том о сем, посмотришь то-сё, и понимаешь, что это верно. Правда дает это понимание.

Возможно, вам должно быть 29 лет, чтобы иметь такое своеобразное представление о Правде. Но «Бешеные псы» правдивы своей собственной правдой, особенно когда Тарантино прекращает думать о реакции зрителя и дает волю своим персонажам: Стив Бушеми, впадающий в демагогию о чаевых; Кейтель, причесывающийся у зеркала и разъясняющий Бушеми разницу между профессионализмом и психопатией; Кейтель, изменяющий своему покровителю Тирни, когда он становится покровителем Рота; Мэдсен и Пенн, добивающиеся одобрения Тирни и подначивающие друг друга намеками на гомосексуальность. Ближе к концу «Бешеных псов» следует стремительная череда блистательных сцен, чтобы различные повествовательные голоса зазвучали самым выигрышным образом. «Да ты, мать твою, настоящий Баретта, — говорит подставной коп своему отражению в зеркале. — Они верят каждому твоему слову, потому что ты суперкрутой».

Тарантино не прописывает своих персонажей, а скорее направляет их, предоставляя каждому свободу самовыражения.

— Я не Бог и не провидец. Я не знаю, что эти парни собираются делать. Я предлагаю обстоятельства, и они начинают говорить друг с другом, а я записываю. Если бы вы спросили меня, что самого впечатляющего в этом фильме, так это невозможность сказать о персонаже: нет, он не может так поступить, потому что это выставит его в неприглядном свете. Я думаю, что мои персонажи точно так же опускаются до исступленной жестокости, как и поднимаются до истовой человечности.

И да, и нет. Как пример виртуозной игры с жанром фильм «Бешеные псы» — само совершенство; но в своих крайностях он становится упражнением в фальшивых садистских манипуляциях. В своей наиболее осознанной «кинематике» Тарантино раскрывает мастерство, и более всего в излюбленной им сцене, где Мэдсен, танцуя вокруг полицейского под мелодию «Stuck in the Middle With You» («В центре рядом с тобой, и некуда деться»), изощряется с опасной бритвой. «Ну, я тебе устрою, — как бы говорит Тарантино зрителю, приплясывая с ухмылкой. — Ты смеешься, пока я разрешаю». Эта сцена истязания — чистейшая блажь, лишенная всякого сострадания к зрителю. «Этот эпизод не имеет отношения к кино. Вы цепенеете здесь, и кино вам не поможет. Каждая минута для этого полицейского равна минуте для вас».

Он ошибается: этот эпизод имеет отношение к кино. Это чистейший постановочный трюк. Это может быть даже чистое искусство. Именно это меня и пугает.