Квини

– Халат запахни, тут дедушка, – проворчала она, кладя руки на стол и толкая ко мне какой-то конверт.

Я взяла его и увидела логотип больницы. Не дочитав, я принялась оправдываться.

– Ты решила нас всех опозорить? – спросила она. Глаза ее пылали огнем.

– Нет, но мне ведь нужна помощь, разве нет? – спросила я. – И вообще меня направили на консультацию, я не просила, потому что знаю, что надо быть сильной и справляться с трудностями, но…

Как-то не очень убедительно.

– Ты хоть знаешь, как мне бывает больно? – бабушка хлопнула ладонью по столу. – Ты хоть знаешь, сколько боли я пережила в юности, и в молодости, и после? Ты хоть знаешь, что мне сказала бы мать, твоя прабабушка, если б я ей заявила, что мне нужен психотерапевт? Ты с ума сошла?

– Я не знаю, что ответить, – сказала я. – Мне надо с кем-то поговорить, бабушка. Мне плохо, на меня давит этот груз, я потеряла работу, я нездорова.

– Всем плохо! Глянь на маму, живет в хостеле, тот тип ей жизнь сломал, бил, деньги забрал! И чо, она пошла к психотерапевту? А ты без работы, потому как сама виновата, в руки себя взять не можешь! Ты никуды не пойдешь!

– Значит, мне, наверное, стоит отсюда уехать и…

– И куды ж ты пойдешь? Чо, к маме, али к папке, он там на Ямайке с молодухой кутит? И Мэгги тебя не взять. Вот и сиди тут, в нашем дому.

У бабушки прорезался такой суровый акцент, что я с трудом понимала ее речь.

– Раз так, я буду жить у друзей, – ответила я. – Бабушка, я тебя никогда ни о чем не прошу, и я никогда не позорила свою семью! – я пыталась говорить спокойно, чтобы не злить ее еще больше. – Я первая в нашей семье закончила школу, получила высшее образование, нашла полноценную работу…

– Да! И первая собралась к психотерапевту! – бабушка снова хлопнула по столу. – Я все сказала. Никуды не пойдешь!

Она сложила руки на груди.

– И точка!

Разговор был окончен.

– Что у вас происходит, Вероника? – в кухню вошел дедушка, оставляя на линолеуме следы от трости. – Что заставляет тебя разговаривать на таком патуа и ломать наш стол?

– А вот пусть тебе внучка расскажет, – хмыкнула бабушка, вставая из-за стола. Она подошла к раковине и сначала так рьяно мыть посуду, что капли воды взлетали до потолка.

– Ну? – спросил дедушка и посмотрел на меня. Я нервно глотнула и подала ему письмо. Он взял его и медленно изучил. У меня сердце выскакивало из груди.

– Я не взял очки, Квини. Что тут написано?

Он отдал письмо мне.

– Это назначение на прием, – пискнула я.

Он уставился на меня. Я ни разу не видела, чтобы он так внимательно относился к чему-либо, кроме новостных выпусков, и это меня пугало.

– Какой прием? – спросил, наконец, он.

– У психотерапевта. Поговорить со специалистом. Потому что…

Он поднял руку, и я замолчала, едва дыша.

– Ну и пусть себе идет, – сказал он бабушке. Она немедленно прекратила возиться с посудой, но так и продолжала глядеть в раковину. – Может, если бы мы научились вовремя говорить о своих проблемах, нам не пришлось бы тащить на плечах это тяжелое бремя до самой смерти.

Он развернулся и пошел прочь, демонстративно стуча тростью по полу.

– Нам стоило бы поучиться у молодых, Вероника.

Глава 23

– Так что же вас привело сегодня? Можете ли вы рассказать о событиях, после которых вы решили обратиться к психотерапевту?

Я окинула взглядом кабинет, в котором сидела с совершенно незнакомой женщиной, которой предполагалось рассказывать все мои секреты.

– Не торопитесь.

Комната была по-больничному холодной. В ней не пахло так, как пахнет в больнице – ни больным телом, ни антисептиком. Но там стоял запах уныния и печали. Там пахло как в комнате, в которой не бывает свежего воздуха и света, не горят свечи, не стоят цветы – в которой нет ничего, что давало бы ощущение заботы о том, кто сюда пришел.

– Я и не решала, – наконец, ответила я.

– В вашем деле указано, что вас направили на консультацию из клиники, правильно?

– Это медсестра, Элспет. Она думала, что меня заставляют заниматься сексом за деньги, а потом поняла, что я просто сплю со всеми подряд, – я закатила глаза и откинулась на спинку кресла. – Глупо, конечно.

– Хорошо, мы вернемся к этому позже. А теперь вы не могли бы объяснить, как вы поняли, что вам нужна терапия?

– Я даже не знаю, как объяснить, – сказала я, прикусывая внутреннюю сторону щеки и бездумно глядя в окно, матированное ради обеспечения приватности посетителей. – Э… Не знаю. Мне просто кажется, что у меня все разваливается. Точнее, уже развалилось.

– Так. А каким образом, по-вашему, все разваливается? – мягко спросила она.

– У меня была работа. Я ее потеряла. И… Я жила в доме, который больше напоминал развалюху, но могла за него платить, но теперь я осталась без работы, и пришлось съехать, так что я поселилась у бабушки с дедушкой, окончательно потеряв свою независимость. У меня были отношения с человеком, которого я любила как никого в жизни. Но с ним тоже все кончено, и виновата в этом я.

Я замолчала, вспомнив, как Анна нежно прикоснулась рукой к голой талии Тома. Потом глубоко вздохнула.

* * *