Квинтет из Бергамо

Стараясь быть как можно короче, Тарчинини сообщил ему, что, похоже, занимает в семействе Гольфолина ту же самую комнату, где, вне всякого сомнения, под именем Альберто Фонтега жил не кто иной, как Эрнесто Баколи.

— Как вам удалось это обнаружить?

— Путем сравнения остатка шерсти, что вы дали мне в прошлый раз, с ковром, который лежит у меня в комнате.

— Так, понятно. И что мне теперь надо сделать?

— Сказать комиссару старого города, чтобы он явился к Гольфолина с фотографией Баколи. Тогда у нас будет полная уверенность, и я смогу расспросить об этом Луиджи Кантоньеру, хозяина «Меланхолической сирены». Только, ради Бога, ни слова обо мне вашему коллеге из старого города!

— Можете не волноваться... Для всех вы были и остаетесь археологом Аминторе Роверето.

— Спасибо. У нас появилась первая зацепка, возможно, это нас никуда не приведет, но попытаться все- таки стоит.

— Похоже, у нас не такой уж большой выбор, а?

После плотного обеда Тарчинини пустился в обратный путь на вьяле делла Муре. Добрался он туда где- то около трех и в коридоре наткнулся на донну Клаудию.

— Ах, синьор Роверето... Тереза рассказала мне насчет моей матери... Даже не знаю, как вымолить у вас прощенье... Я послала сына заказать для вас ключ. Надеюсь, завтра он уже будет готов. Может, вам что-нибудь нужно? Мы сейчас начинаем репетицию и…

— Могу я попросить вас о большом одолжении?

— Конечно, прошу вас.

— Мне бы доставило огромное удовольствие, если бы вы разрешили мне присутствовать на вашей репетиции.

— Правда?

— Я хоть и не музыкант, но просто обожаю музыку…

— Я поговорю с мужем, ведь это он у нас главный. И сообщу вам о его решении. Можете на меня рассчитывать, я сделаю все, чтобы его убедить.

Ромео и пяти минут не пробыл у себя в комнате, как в дверь робко постучали. Он открыл и оказался лицом к лицу с печальной Софьей.

— Синьор профессор, свекор велел передать вам, что вы можете прийти. Мы уже сейчас начинаем...

— Я очень рад, синьора...

Когда она уже поворачивалась, чтобы уйти, он взял ее за плечо.

— Извините, синьора... Я мог бы быть вашим отцом, у меня... то есть, я хочу сказать... по возрасту у меня могла бы быть дочка... В общем, это дает мне право, если вы не сочтете это нескромным, спросить, почему у вас такой несчастный вид?

— Но... вовсе нет... — пробормотала она. — Я совсем не несчастна... Вам просто показалось...

— Сомневаюсь. А я, знаете, терпеть не могу, когда молодые несчастны... Не сочтите за дерзость, но вам ведь, должно быть, никак не больше... двадцати пяти, а?

— Двадцать шесть.

— Не понимаю, как можно быть несчастным — даже если притворяются, будто это вовсе не так, — когда тебе двадцать шесть, когда ты живешь в Бергамо и занимаешься одним из самых прекрасных дел на свете?

— Я терпеть не могу музыки!

И, с затаенной ненавистью произнеся это признание, она тут же исчезла, оставив Ромео в некотором недоумении.

Поразмышляв пару минут, Тарчинини вынужден был признать, что на сей раз его обаяние явно не сработало. Однако это открытие не так уж его и расстроило, ибо Ромео волновали только хорошенькие женщины, а бедная Софья в этот разряд явно не входила.

Веронец в последний раз побрызгал одеколоном виски, расправил усы и крадучись проследовал в комнату, где, судя по доносившимся оттуда звукам, семейство Гольфолина готовилось вот-вот приступить к репетиции. Перед дверью Тереза сделала ему знак поторопиться и мягко втолкнула его в святая святых дома. Он проскользнул на стул, указанный служанкой, и, сложив руки, приготовился наслаждаться квинтетом до мажор Альбинони.

Как только инструменты были настроены, дон Ладзаро постучал смычком по пюпитру, требуя тишины.

— Внимание! Главное, побольше живости... Напоминаю, нужно создать такую атмосферу, чтобы вступление первой скрипки было как бы ожидаемым и желанным... Вы меня поняли? Вы, тесть, не бойтесь посильнее нажимать на струны, договорились? У тебя, Клаудия, все в порядке... Тебе, Марчелло, все-таки немного не хватает огня, что же касается тебя, Софья...

— О! Я, конечно, играю очень плохо!

— Нет, Софья! Я вовсе не собирался сказать, будто ты плохо играешь, просто у тебя такой вид, словно ты где-то витаешь...

— Интересно было бы узнать, где именно? — счел необходимым с иронией уточнить Марчелло.

— Уж, во всяком случае, — со злостью парировала жена, — не там, где бы тебе хотелось, ты ведь мечтаешь, чтобы я вообще сквозь землю провалилась!

— Дети мои, — строго вмешалась Клаудия, — у нас ведь все-таки гость, неужели вам нужно об этом напоминать?