Квинтет из Бергамо

— Странный вопрос... и к тому же довольно бесцеремонный, вы не находите?

— Так вот, если бы вы хладнокровно изучили свое изображение, то сразу поняли бы, что у пожилого господина с вашей внешностью нет ровно никаких шансов тронуть сердце девушки вроде Терезы.

— А что вы такого особенного нашли в моей внешности?

— Да нет, ничего, дело даже не во внешности, а в том, как она соответствует времени...

— Что-то не пойму, к чему вы клоните?

— На вас посмотреть, такое впечатление, будто вы только что вышли после аудиенции при дворе короля Витторио-Эммануэле, этак году в 1910-м...

Ромео ни на секунду даже в голову не пришло, что Марчелло может говорить совершенно искренне.

— Эти дурацкие выдумки,— ухмыльнулся он,— лучше любых признаний выдают вашу безрассудную ревность.

— Я и не собирался ни в чем вас убеждать. А теперь вернемся к теме нашего разговора: я никогда не покушался и впредь не имею ни малейших намерений покушаться на вашу жизнь. Вы можете сколько душе угодно строить глазки Терезе. Мне это совершенно безразлично. Мы не любовники, но очень любим друг друга, и я надеюсь на ней жениться. С Софьей у нас все равно никогда не ладилось. Она только и умела, что целыми днями хныкать и жаловаться на свою судьбу.

— А может, у нее были основания?

— Возможно...

Дон Марчелло поднялся.

— Если это все, что вы хотели мне сказать, то позвольте откланяться.

— Еще одну минуту... Скажите, тело донны Софьи уже привезли назад?

— Нет... Этот кретин комиссар настоял на вскрытии. Завтра утром нам привезут ее назад, похороны послезавтра. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи.

Уже направляясь к двери, молодой Гольфолина вдруг резко обернулся:

— Скажите мне, синьор профессор... Если эта история с покушением не плод вашего воображения... с чего бы это кому-то желать вашей смерти? Ведь обычно профессора археологии никому особенно не мешают, а?

— Понятия не имею.

— А вот в этом-то, синьор, я совсем не уверен.

Прислушиваясь к удалявшимся шагам позднего гостя, Ромео подумал, что начинает вызывать слишком много любопытства и что вряд ли ему еще долго удастся скрывать свое настоящее имя и профессию. Надо как можно скорее добиться результатов. В глубине души он даже был рад, что мотивом покушения оказалась вовсе не ревность, это доказывало, что он действительно близок к цели. Вся беда в том, что кому-то показалось, будто он гораздо ближе к истине, чем это было на самом деле. Надо попытаться хорошенько вспомнить все, что он делал с момента появления в Бергамо. Может, тогда он догадается, у кого мог вызвать подозрения.

Завернувшись в халат, веронец уже приготовился было лечь в постель, когда за дверью вдруг послышалась какая-то возня. Он поспешил к двери, открыл ее и обнаружил на пороге Терезу, которая пыталась увести донну Клелию.

— Что здесь опять происходит?

— Она рвалась к вам в комнату, — призналась смущенная служанка. — Хорошо, что мне удалось вовремя ее остановить. Ну пошли, донна Клелия, прошу вас, вам уже давно пора спать.

— Вот видишь, Серафино, — захныкала старушка, — они всегда сильнее... Делают все, чтобы нас разлучить... Защити меня, Серафино!

— Никто не сможет помешать нам вырваться отсюда, — проговорил Тарчинини, положив руку на старушкино плечо,— и счастливо зажить вдвоем в Мантуе, но для этого надо набраться сил... Так что идите, отдыхайте, донна Клелия. Я позабочусь о вас.

Она с каким-то исступленным восторгом слушала сладкую ложь Ромео, но что ему еще оставалось делать в такой ситуации?

— Я уже достаточно взрослая,— вырвалась донна Клелия из цепких рук Терезы,— чтобы самостоятельно дойти до своей комнаты, и не позволю всякой прислуге вот так хватать меня руками!

Она присела перед Тарчинини в глубоком реверансе и нежно шепнула:

— До скорой встречи, любимый.

И какой-то не по возрасту легкой походкой устремилась прочь от почему-то пристыженного веронца и служанки.

— И давно это с ней?

— Во всяком случае, я ее другой и не знала.

— А почему ее не отправят в клинику?

— Они не хотят, чтобы об этом стало известно, боятся огласки.

— Понятно... Тереза, я хотел бы с вами поговорить, буквально одну минутку, — попросил он, увлекая девушку к себе в комнату. — Я только что беседовал с доном Марчелло. Он утверждает, что вы не любовники, но любите друг друга.

— Это правда,— проговорила она, посмотрев ему прямо в глаза.

— И когда же это вы в него влюбились?

— Почти сразу же, как пришла в этот дом.

— А как же донна Софья?

— Она всегда ненавидела его... как и все семейство.

— Почему?

— Этого я не знаю.

— А после ее смерти вы не пытались понять, почему она это сделала?

— Конечно, пыталась.

— И к чему же вы пришли?

— Я думаю... мне так кажется... что она была влюблена в нашего постояльца... этого Альберто Фонтегу. Может, даже, они собирались вместе куда-нибудь, кто знает? Должно быть, эта смерть была для нее очень тяжелым ударом...

— Настолько тяжелым, чтобы довести ее до самоубийства?

— А почему бы и нет? — вполне искренне проговорила Тереза.

— А кто это приходил за вещами вашего постояльца?

— Я его не знаю. Никогда его раньше не видела. Думаю, он не из наших краев, наверное, какой-то приезжий.