Сидя у себя в ризнице, дон Джованни вдруг вздрогнул от неожиданности. Сразу же подумав о рухнувшем своде, свалившейся статуе или какой-нибудь катастрофе такого же порядка, он поспешил в церковь, по дороге моля Всевышнего уберечь его от такого несчастья, которого он, по своему глубокому убеждению, явно не заслуживал. Невдалеке от алтаря обнаружил нагромождение стульев и с облегчением вздохнул, потом подошел поближе и в ужасе отшатнулся, разглядев среди вороха перевернутых стульев чудаковатого профессора археологии из Неаполя, который, словно опрокинутый на спину краб, никак не мог без посторонней помощи прийти в нормальное положение. Остолбенев от изумления, дон Джованни на какое-то мгновение забыл, где находится, и куда громче, чем того требовала обстановка, воскликнул:
— Как, опять вы?!
Но тут же христианское милосердие вкупе с вполне понятным желанием как можно скорее покончить с несовместимым со святостью места хаосом и навести надлежащий порядок быстро возобладало над гневом, и падре с готовностью протянул Ромео руку помощи, за которую тот и уцепился, словно тонущий за спасательный круг. Снова оказавшись на ногах, он перво-наперво помог дону Джованни подобающим образом расставить в ряд стулья. Потом приступил к извинениям.
— Простите меня, святой отец, я...
— Следуйте за мной! — пробурчал тот.
И он снова увел вконец сконфуженного Тарчинини в ризницу, где немедленно потребовал от него объяснений.
— Это уж слишком, синьор профессор! Сначала я, можно сказать, поймал вас за руку, обличив во лжи с целью, которую предпочел бы сейчас не уточнять. Не успели вы прибыть в наш древний город, как в доме, куда я имел неосторожность вас рекомендовать, сразу же все пошло вкривь и вкось, более того, там впервые был совершен такой постыдный грех, как самоубийство! Такого у нас раньше не случалось... Мало того, теперь вам понадобилось проникнуть в мою церковь и разыграть здесь какую-то кощунственную пантомиму, которая привела к самым скандальным последствиям! Мне не остается ничего другого, кроме как позвать сюда полицию!
— Думаю, падре, это будет только пустая трата времени.
— Это почему же, позвольте вас спросить?
— Да потому что я сам и есть полиция.
— Что вы сказали?..
Решив, что бессмысленно ломать комедию перед порядочными людьми, когда и врагам все известно, наш веронец признался:
— На самом деле меня зовут не Аминторе Ровере то, и я вовсе не профессор. Позвольте представиться: комиссар Тарчинини, из Вероны.
— Но тогда... выходит... — забормотал вконец обалдевший дон Джованни, — выходит, вы даже и не неаполитанец?
— Нет, не неаполитанец.
— Согласитесь, — сухо заметил, едва придя в себя, святой отец, — что трудно понять, когда вы лжете, а когда говорите правду... Но при всех условиях звание комиссара полиции никак не может оправдать ваших... ваших акробатических упражнений в стенах моей церкви!
— Я попытался спастись бегством, попятился назад и наткнулся на стулья...
— Попытались спастись? Но что же, интересно, вам могло угрожать в церкви Санта Мария Маджоре?
— Убийца.
С отвисшей от крайнего изумления челюстью, дон Джованни окончательно лишился дара речи. Сама мысль, что кто-то может желать смерти ближнему, уже полностью выходила за рамки его понимания, но чтобы преступник дерзнул попытаться осуществить свои черные намерения в стенах ЕГО церкви... — эта новость привела его в такое полное, крайнее смятение, что мозг просто отказывался воспринимать столь чудовищно организованную действительность. Поняв его состояние, Ромео попробовал вполголоса разъяснить ситуацию.
— Послушайте, падре... не мне вам говорить, сколько еще в мире паршивых овец... Мы получили достоверные сведения, что Бергамо служит перевалочным пунктом для торговцев наркотиками, однако никаких фактов, указывающих на конкретных людей или связи, обнаружить не удалось. Попытки хоть что-нибудь выяснить стоили жизни инспектору Велано и одному парню, которого звали Баколи...
Он слегка приосанился и с ложной скромностью продолжил:
— Пришлось взяться за это самому. Вот почему — надеюсь, вы поймете и простите — мне пришлось скрываться под чужим именем. Поверьте, святой отец, эта вынужденная ложь предназначалась не вам, а тем, кого пришлют свести со мной счеты... Кто-то выстрелил в меня в тот момент, когда я был уже у паперти вашей прекрасной церкви, потом убийца проник вслед за мной в святую обитель... Для тех, кто ради денег губит соотечественников этим страшным зельем, нет вообще ничего святого... Естественно, я прошу вас, чтобы все, что я вам только что сказал, осталось между нами. От этого будет зависеть успех нашей операции.
Выйдя наконец из оцепенения, дон Джованни заверил полицейского, что тот может полностью на него положиться.
— Все это ужасно... просто ужасно... Вот так живешь, видишь, до какой низости могут доходить наши собратья, и начинаешь думать, что уже ничто не может тебя удивить... Но увы!.. Каждый день узнаешь что-то новое... У вас есть какие-нибудь подозрения?
— Скажем, некоторые пока туманные соображения, которые еще требуют серьезной проверки.