Квинтет из Бергамо

Ноздри Ромео начали нервно подрагивать. Он чувствовал, что след где-то совсем близко, но никак не мог на него выйти. Чем больше он раздражался, тем медленней продвигался вперед. Вконец выбившись из сил, он бессильно пожал плечами и, потеряв всякую надежду на помощь счастливого случая, направился к церкви Санта Мария Маджоре, рассчитывая выяснить у дона Джованни, не он ли посоветовал Баколи в поисках приюта обратиться к семейству Гольфолина? Видно, там, на небе, кто-то из приближенных самого Господа неусыпно следил за безопасностью Джульеттиного мужа — или, может, один из ангелов-хранителей питал особое пристрастие к уроженцам Вероны — иначе как объяснишь, что, уже собравшись подниматься по ступенькам, ведущим к паперти, он вдруг споткнулся и едва не растянулся во весь рост, благодаря чему предназначенная ему пуля пролетела прямо над ним, как раз на том уровне, где должна была бы находиться его голова, и благополучно раздробила стену. Однако Тарчинини имел слишком богатый опыт такого рода приключений, чтобы не различить ослабленный глушителем знакомый щелчок. Он собрался с силами и буквально одним прыжком, сам удивившись собственной прыти, пересек пространство, отделяющее его от спасительной сени святой обители, потом остановился у кропильницы и, уцепившись за нее руками, перевел дыхание.

Выходит, он рано радовался — враги еще вовсе не отказались от борьбы. Более того, как некогда Велано, они выследили теперь Тарчинини и сделали попытку устранить его из игры. Но куда же в таком случае смотрит Чеппо? Почему он не принимает должных мер, чтобы защитить своего коллегу? Закипевшая в нем злость утихомирила тревогу, и он вновь обрел обычное равновесие. Нет, он не был трусом, просто он ненавидел чувство страха. Конечно, положение его существенно осложняется, однако покушение, которое только чудом не увенчалось успехом, самым убедительным образом доказало, какую тревогу посеял он в лагере врагов. Не отдавая себе полностью отчета, веронец дал понять противнику, что находится на верном пути. Основная проблема заключалась в том, что Тарчинини не имел в тот момент ни малейшего понятия, каким своим поступком, вопросом или жестом он показал им, что приближается к цели...

Снова став самим собой, Ромео подумал, что должен заказать за спасение благодарственный молебен в честь Санта Марии Маджоре, и тут почувствовал острую жалость к себе при мысли, что мог бы вот так умереть в Бергамо, оставив на произвол судьбы жену и детишек. Веронец медленно приблизился к хорам и, скользнув за колонну, где его когда-то спящим застал дон Джованни, принялся страстно молиться. «Благодарю Тебя, Господи, за то, что Ты спас мне жизнь... Благодарю Тебя, Господи, за то, что Ты дал мне встретиться с моей Джульеттой... Благодарю Тебя, Господи, что Ты дал мне самых прекрасных детей на свете… Благодарю Тебя, Господи, за то, что Ты позволил мне родиться в Вероне, самом прекрасном городе во всей Италии... Благодарю Тебя, Господи, что Ты позволил мне стать самым проницательным из всех веронских полицейских...»

Поглощенный стремлением отблагодарить Господа за все милости, Ромео не сразу обратил внимание на легкий шум, едва ощутимо нарушавший тишину безлюдной церкви. Однако вскоре, снова насторожившись, Ромео начал внимательно прислушиваться... Никаких сомнений... Стараясь ступать как можно неслышней, кто-то явно приближался к нему сзади... Если человек так осторожно крадется, наверное, у него есть на то достаточно веские основания... Предательский пот оросил рубашку Тарчинини. Неужели враг его такой безбожник, что не остановится перед тем, чтобы расправиться с ним в таком священном месте? Впрочем, теперь такие ужасные нравы, что люди готовы идти на все! У них уже не осталось ничего святого!

Опасаясь, как бы противник внезапно не атаковал его из-за колонны, Ромео стал спиною к алтарю пятиться назад, и случилось то, что неизбежно должно было случиться: наткнувшись на стул, веронец потерял равновесие, мгновение напоминая вот-вот готового рухнуть вниз канатоходца, помахал руками в воздухе в поисках хоть какой-нибудь точки опоры, потом, в конце концов сдавшись, грохнулся об пол, подняв неимоверный шум, который, еще усилившись акустическими секретами архитекторов нефа, напомнил оглушительные раскаты грома.