Квинтовый круг

Сажусь рядом, и сейчас же около меня оказывается большущая морда с зажатым в пасти теннисным мячиком. «И что теперь делать?» – «Бросать немедленно». Швыряю меч, пес несется, сметая мебель на своем пути, а через несколько секунд его добродушная морда с мячиком во рту около меня. «И так до бесконечности, – говорит Аркадий. – Любимая его игрушка! Единственная порода собак – королевский пудель – не способна защитить своего хозяина».

Мне все ясно: пес такой же заложник своей доброты, как и его хозяин.

О чем мы говорили? О фантастике, об авторах, об этом мы могли говорить бесконечно. Еще была тема Второй мировой: Аркадий знал, что я интересуюсь историей военной техники и авиации (у меня в свое время было около трехсот западных корреспондентов в переписке по этим вопросам). Помнится, я ему подарил роскошный японский цветной каталог, где мелькали камуфлированными боками КВ и «тигры», «пантеры» и ИС, «яки» и «мустанги», «Тандерболты» и «Петляковы». Он восхищался и благодарил, но в следующий мой приезд выяснилось, что по своей всегдашней доброте он отдал каталог какому-то любителю. Достал ему еще один, такой же.

Как-то в восьмидесятых мы с волгоградским любителем фантастики Борисом Завгородневым были в московском обществе книголюбов на лекции друга Аркадия – Александра Мирера о творчестве Стругацких. И вот воздвигся кто-то из любителей в зале и спросил, почему практически в каждом произведении Стругацких присутствует броневик или танк. Действительно так, достаточно вспомнить «Обитаемый остров», «Страну багровых туч», «Улитку на склоне», «Хищные вещи века», «Попытку к бегству»… Аркадий рассказывал, что их диверсионную школу, в частности его роту минометчиков, бросили на Курскую дугу, и всю роту «прокатали» «тигры», спаслись только двое – он и товарищ, откомандированные перед сражением для учебы в вузы. (Уже готовились к войне с Японией, и Аркадий окончил институт военных переводчиков, по специальности японист). В дальнейшем он всю жизнь мучился «безвинной виной», что ребята погибли, а он остался в живых. Как он смотрел на эти «тигры»! Как менялось при этом его лицо! Как-то я сказал Аркадию, что он – из воевавшего поколения. Он меня поправил: «Да я ведь поспел к другому концу войны – к войне с Японией». Помнится, однажды мы сидели в буфете Дома литераторов. Сначала сунулись в ресторан, но там шло какое-то мероприятие. Я с разгону идучи за ним, уперся в его спину – как в стенку, когда он произнес: «Идем отсюда к черту!» Я из-под его локтя взглянул на секунду в зал: «Тайная вечеря» Леонардо в реальности. Сергей Михалков принаряженный, приглаженный, волосок к волоску, с умильной улыбочкой – в центре, а ля Христос, а справа и слева от него – подлипалы всех мастей, смутно знакомые физиономии, аки апостолы веры, «ошую и одесную». Вот тогда-то мы и засели в буфете. Любимый коньяк Аркадия по каким-то причинам не подавали, ну, я попросил черный кофе с коньяком, два по двести и бутерброды. Он сидел, резал на мелкие кусочки твердую колбасу и жевал на передних зубах – вечные его проблемы. Гена Новожилов – прекрасный иллюстратор фантастики – рассказывал: «Натаныч стоматологов боится и лечится коньячком. У него было три минуты клинической смерти в кресле у зубодеров».

Сидим, он раскланивается ежеминутно с заходящими. Я что-то сказал насчет множества друзей и знакомых, а Аркадий ответил: «У нас с Борисом знакомые настоящие и друзья в основном по профессиям. У него – в науке, а я пятнадцать лет в армии, а в литературном мире таковых почти и нет. У меня друзья – Володя Высоцкий и Булат Окуджава…» Мда, мне аж завидно стало, никого из его друзей я вживую не видел – легенды и все…

Как-то упомянул я в разговоре о своих стихах, мол, хотелось бы, чтобы их посмотрел профессионал. Аркадий сразу же предложил: «Это просто. Я позвоню Арсению Тарковскому, мы дружим семьями, и он тебя примет. Возьмешь свои стихи и поедешь к нему на дачу в Голицыно». Я спросил: «А почему он живет на даче?» – «В Москве ему жить дорого, вот поэтому», – сказал Аркадий. Я тогда просто перепугался, для меня это было как на прием к Лермонтову попасть. Так и не решился, а потом жалел и жалеть буду до конца дней своих, черт с ними, с моими стихами, Тарковского мог увидеть и услышать! Жалею…

В семидесятых годах постоянно распространялись слухи, что Стругацкие уезжают из страны. Как-то я допек этим Аркадия, и он сказал: «Если услышишь такое, скажи, что Стругацкие никогда никуда и ни за что не уедут. Скажи, что ты слышал это лично от Стругацких». А выпихивали их настойчиво и целеустремленно, со многими усилиями. Узнать бы, кто к этому прикладывал руку тогда…