Квоска-хао, или Вместо тепла

– А, ну да… Да что там рассказывать? Я биолог. И вот я решил изменить мир. Восстал против своих же. Теперь хожу – убиваю.

– Очень сжато.

– А большее твои уши не готовы услышать.

– Так для чего вам вся это война? Спасти планету?

– Знаешь, планете пофиг. Она будет жить, несмотря на то, есть ли люди или их нет. И природа будет в любом случае – она в любых условиях выживет.

– А почему нам тогда твердят об экологии?

– Твердили… твердили. Портя условия жизни, люди портили их именно себе. Люди бы просто самоуничтожились. По факту, я мог ничего не предпринимать, всё равно что-нибудь да произошло бы.

– Тогда зачем?

– Знаешь, я тоже думал – зачем? Сначала это было да, что-то вроде экологического движения. Но потом я сам с собой выяснил, что Планете и Природе это нафиг не нужно. Но цель поставлена, ещё давно. Так что, просто так. Ответ – просто так. Жизнь стала скучна. Это бунт, как в антиутопии – один против системы. Можно ещё что-нибудь придумать, типа это ради сохранения рода человеческого… Может быть, где-нибудь в подсознании, как особь этого вида, да… Но я не ищу себе отговорки.

– А совесть?

– Совесть? Да ты видел, точнее, слышал совесть. Уже как-то уживаемся. Всё равно я следовал своей цели.

– М-да… Теперь я не стану писателем.

– Как знать. Всё может быть. Люди же останутся… Ты о чём писал?

– Фэнтези… и фантастика.

– Ну… жанры хорошие. Но я не знаю, будут ли они востребованы после… Видишь ли, фантастика помогала людям абстрагироваться от мира, скучного, серого.

– Все книги это позволяли.

– В разной степени. Фантастика – новый мир. Я помню, читал, даже такая версия высказывалась: фантастика нужна для развития воображения, а тем, кто писал не фантастику, просто не хватало воображения. В принципе, верно. Воображение – большая часть человека с богатым внутренним миром. А если произведение ещё и философское, то… оно может стать собеседником. Вроде как, слушаешь его ты, а ощущение, будто выслушали тебя. Так о чём это я… А, да: не знаю, нужно ли будет это «людям будущего». С одной стороны, жизнь станет насыщенной, с другой – очень трудной. Надо будет отрываться от этих трудностей.

– Да всё равно: то, что было, уже не вернуть.

– Ты же не печатался?

– Да кому я нужен…

– То есть, все произведения у тебя хранятся…

– На ноуте.

– Тьфу ты!

– Но я сделал много копий на флэшках и на бумаге, которые попрятал.

– О! Не так уж ты и туп. Молодец…

Повисло неудобное молчание…

– И что дальше? – почти взмолился Егор.

– Дальше? – Ярослав тихо посмеялся. Его смех будто доносился из самых глубин его тела… Он встал и достал меч с характерным звуком, и прошипел: смерть…

Олдман вскочил, следуя непонятно откуда взявшимся инстинктам. Его пальцы наткнулись на нож, который всё время был спрятан в защите ноги. Парень его выхватил и сделал несколько резких движений рукой, уже вооружённой. Откуда у него эти навыки? Интересно даже ему.

Ярослав выхватил невесть откуда маленький голубой кристаллик, который кинул под ноги противнику. Он отпрыгнул, будто от гранаты. Теперь в комнате снова был слабый свет, только бледно-голубой.

Каргин убрал меч в ножны и замер.

Олдман поднялся и бросился на него, но тут же оказался сбит ногой. Он снова поднялся, но сейчас же был схвачен за шею и откинут в стену, с которой посыпались пыль и камешки. На этот раз не поднялся…

***

– Как же я по тебе соскучился… – протянул Сергей, страстно целуя Викторию в губы, лицо и шею и гладя сильными руками по талии, бёдрам и ягодицам.

– Я тоже… – простонала она, отвечая ему взаимностью, только руки обнимали за шею.

Немецкий прислонил её к стене, на мгновение оторвался и посмотрел в глаза, блестящие дьявольской страстью, лицо её эротически хитрое. Они вновь вцепились друг в друга, снимая одежду (именно одежду, костюмы сняли для сна). Он вошёл в неё… Сначала стоя, опираясь на стену, потом переползли на одежду, разбросанную по полу, меняя позы. Стены бесконечных тоннелей усиливали стоны и разносили эхом…

***

– Да как вы меня заколебали… – пробухтел Никита спустя пару часов стонов, которые действовали ему на нервы. Он пошёл туда, чтобы «кастрировать кроликов».

По мере того, как он шёл, стоны слышались отчётливее и громче – направление верное. Но только он завернул за поворот, за которым и рассчитывал застичь парочку, все исчезли, а в воздухе пронёсся скрежет камня о камень закрывавшейся двери-камня в стене.

– Вот с… – пошипел он и подошёл к двери, за которой всё равно слышны те самые звуки, только очень тихо, ведь звукоизоляция очень хорошая.

***

Каргин неподвижно простоял минуту. Две. Олдман всё не поднимался. Шла третья минута. «Вот сука…» – подумал Ярослав, подкрадываясь ближе. Вот он уже стоял над телом.

Егор схватил его за ноги, попытавшись сбить с ног, но ничего не получилось: Каргин лишь немного потерял баланс и, тут же его восстановив, схватил парня за шею и прижал к стене, вглядываясь в испуганное лицо, освещённое голубоватым светом.

– Ничего не хочешь сказать перед смертью?..

– Подонок ты… – прохрипел Егор, полоснув Ярослава по шее ножом, вот только там броня.

Каргин убрал руку и Олдман упал.

– Неплохо, малой…

– Чего?