Кысь

— Ах, милый, спасибо. А вот приходите ко мне сегодня вечером: у меня суп сварен.

— Сегодня-то? Не знаю…

— Орешки остались… Мышь запеку.

— Уж я и не знаю…

— Мышь — свежайшая.

Бенедикт колебался.

— Приходите… Я вам кое-что покажу… по секрету.

Вот какая баба настырная. Она и в сарафане страшна, а если одежу скинет да секрет показывать будет, так оно, небось, и вовсе: шапку хвать да и в двери? Но, конешно, оно заманчиво… Мало ли…

— Право, заходите… Об искусстве поговорим… Я знаю, вы способны тонко чувствовать… У вас, мне кажется, огромный потенциал.

Потупила свой глазик единственный. О, какая… Бенедикт даже вспотел. Какие разговоры волнующие… Прямо на работе…

— Да уж не маленький… Жалоб не поступало… Все чувствую тонко… А вы откуда знаете?.. Какой у меня пуденциал?

— Ну… этого же не скроешь…

— Сболтнул кто?

— Да, мы часто о вас говорим… в своем кругу, знаете… высказываем мнения… Все согласны: у вас прекрасное развитие…

— О?!..

— Да… От вас можно многого ожидать.

— Хм… Что за круг-то у вас?

— Свои люди… близкие. Вы с некоторыми знакомы.

Так он и думал. Бабы!.. Сядут в кружок да давай разговоры разговаривать про свои бабские дела. Кто, да с кем, да когда. И Бенедикта обсуждали! Хвалили!..

— …открываем друг другу свои маленькие секреты, — шептала Варвара Лукинишна. — Делимся.?!?! Эка! Вон как у них заведено! Понятно… что ж… люди одинокие…

— Много вас там? В кругу-то?

— О, небольшая группа, человек шесть… Нечасто удается собраться, но общение очень интенсивное, тесное…

— Вшестером-то, конечно, тесно… это вы на полу али как?

— Зачем, кто где…

— Как же вы тогда…

— Как размещаемся? Ну, конечно, избушка у меня миниатюрная, слов нет, это правда. Когда все соберутся, поверите ли, иногда буквально на головах друг у друга сидим!

— Ага… Я приду, — быстро сказал Бенедикт. — Приду, ждите.

Так!.. Срочно надо баньку растопить, помыться, потом ржави жбан прихватить, — не с пустыми же руками в дом, — потом… потом видно будет. Ой, что будет!.. Сейчас всех проздравить — и домой; Шакал ничего не скажет, — указано: работать спустя рукава. Бенедикт откланялся Ксене-сироте:

— Желаю вам Жена и Мать и Бабушка и Племянница или другая какая Пигалица малая счастья в жизне успехов в работе мирного неба над головой.

Обрадовалась.

— Уж сколько раз сегодня слышу, а все приятно! Вот бы каждый день так!

Шакал на нее из своего угла покосился: своеволие выражает. А сказать-то и нечего: сегодня велено только проздравлять, а не обижать, нечего. Завтра ей врежет, надо думать.

— Приходите вечерком на мои оладьи.

— Занят.

— Ах, как жалко. Оладьи у меня такие пышные!

— Не сомневаюсь.

И эта туда же: намекает. Оладьи у нее, вишь, пышные!.. А что если и туда и сюда?.. В два конца обернуться?.. А Оленька со своего тубарета посматривает… Надо Оленьку проздравить. С другими-то разговор легко шел, а с Оленькой как-то боязно стало: оробел, коленки ослабели. Подсел к Оленьке, пробормотал:

— Желаю вам Жена и Мать и Бабушка и Племянница или другая какая Пигалица малая счастья в жизне успехов в работе мирного неба над головой.

А Оленька тихо так засмеялась:

— Какая же я вам жена?..

— Так в Указе…

— А без Указу?..

Бенедикт опять вспотел: вот он, Женский День, Бабский Праздник, вот к чему все это клонится-то… Ай да Федор Кузьмич, слава ему… Вот она его сейчас на блины позовет…

— …без Указу, значит, нет счастья в жизни?

— Оленька… Оленька, хочу счастья в жизни без Указу…

— Ну дак?..

— Предлагаю вам руку, сердце и пуденциал, — прошептал Бенедикт.

Сам от себя таких слов прекрасных, страшных не ждал: вырвалось.

— Беру, — прошептала и Оленька.

— Берете?!..

— Беру… Я все беру…

Помолчали… Что еще надо говорить… Сердце-то так и прыгало… Ой, решился!.. Решился! Ну и день сегодня!

Федору Кузьмичу — слава!

Прощай, значит, жизнь холостая! Недолго и погуляли, Бенедикт Карпыч! Ну и хорошо! Надо остепеняться. Бенедикт домой бежал бегом: еще рано, угли в печи не остыли, набрать да и баньку растопить… Эвона: с прошлого года не мылся! По новому, конешно, стилю. Раньше Первого Января новый год считали, по старинке, а теперь перенесли, вот и получается… Бежал, бабам встречным кланялся, — непривычно, а надо. Проздравление выкрикивал. Всем желал счастья в жизни. Мимо Никита Иваныч семенил, бревно тащил, — и ему, в шутку, крикнул: «Мирного неба над головой, Никита Иваныч! Чтоб ни дождичка, ничего!» — старик даже передернулся, обернулся, плюнул оземь. А-а, думает: Бенедикт его за бабу принял!.. А это просто шутка!

Оленька в другой слободе живет… не в нашей… Мы вон где, а она — эвон где. Договорено на Майский Выходной к ней в гости: с родителями знакомиться. Дай-то Бог, погоды будут хорошие, светлые… Мирного неба над головой!.. Не то, что сегодня: грязь, и дождичек моросит…

Пробежал мимо завязших саней: безнадега в такую погодку ездить. На обочине перерожденцы мохнатые: тройка. Отдыхают, валенки скинули, ржавь покуривают, вслед голубчикам зубоскальничают. Увидели Бенедикта, заржали:

— Убежим от инфаркта!..

— Не догоню, так согреюсь!

— Давай быстрей, гараж закроют!