Кысь

— Пора-не-пора, — выхожу со двора-а! — пропел Бенедикт.

— Да погодите вы… Какой нетерпеливый…

— Мне невтерпеж, — соврал Бенедикт и в голос игривости подпустил. — Оч-чень даже невтерпеж.

Тут ему на колени тяжесть какая-то опустилась, легкая такая тяжесть, и плесенью пахнуло.

— Вот… Смотрите…

— Что это?!..

Коробка — не коробка, а вроде того; внутри листы беловатые, похоже на свежую бересту, но светлее; тонкие-претонкие, и будто мусорком присыпаны, али маком.

— Что это такое?!

— А вы ближе посмотрите!

Поднес к глазам. Мусорок такой ровненький… как нитки… смотрел, дивясь… Вдруг словно бы нитка распалась и по глазам ударила: «и свеча, при которой она читала полную тревог и обмана жизнь…» Ахнул: буквы! Точно, буквы! Написано мелко-мелко, до того уж аккуратно, и не коричневые, а черные… Послюнил палец, потер бересту: сразу протер дырку. Тонкая, бля!

— Осторожнее, попортите!

— Что это такое…

— Это книга… Старопечатная…

— А! — Бенедикт сорвался с тубарета, отбрасывая заразу. — Вы что! Заболею!

— Нет! Погодите! Да погодите вы!..

— Болезнь!..

— Нет!..

— Пустите!..

— Да сядьте! Сядьте! Я все объясню! Клянусь! — Варвара Лукинишна отдирала Бенедиктовы руки от засовов, трясла гребешками. — Совершенно безопасно… Никита Иваныч подтвердил!

— Он-то здесь каким боком?

— Он знает! Это он подарил!

Бенедикт притих, ослаб ногами, осел на тубарет, вытер нос рукавом, унимая дрожь. Никита Иваныч. Начальство. И не заболел. Держал книгу — и не заболел…

— Безопасно… — шептала Варвара. — Вы знаете, он чудесный старик… такой знающий… Пояснил мне: совершенно безопасно, это просто суеверие… Знаете, когда Взрыв случился, это все считалось опасным, радиация… ну, вы слышали… Поэтому запрещалось. От книг — радиация…

— Их послушать, Прежних, так от всего — радиация, — дрожал Бенедикт. — Нет, тут другое что-то…

— Но Никита Иваныч знает… У него есть… Если бы правда было опасно, он давно заболел бы, но вы же видите, он здоровее нас с вами…

— Зачем же… зачем же лечат?.. — тьфу, тьфу, тьфу?..

— Это традиция, тьфу, тьфу, тьфу…

Оба постучали по дереву.

…Боже упаси, боже упаси. Я не болен, я не болен, нет, нет, нет. Не заболею, не заболею, нет, нет, нет. Не надо приезжать, не надо, не надо. В красных балахонах не надо приезжать, тьфу, тьфу, тьфу. Крюком меня не надо, нет, нет, нет.

— …Он мне пояснил… считалось очень опасно, потому что бумага впитывает… вот мы с вами и переписываем, чтобы чисто, чтобы не опасно народному здоровью… но теперь уже все равно, двести лет прошло… Мы с вами старые книги переписываем, Бенедикт…

— Как старые? Это все Федор Кузьмич, слава ему…

— Нет… Это все разные люди писали, но все равно считается, что Федор Кузьмич. Я чувствовала, что тут что-то… Знаете, когда я его увидела, Федора Кузьмича, я ночь не спала… все думала, думала… Потом решилась, набралась смелости, пошла к Никите Иванычу. Мы долго говорили…

— Он мне ничего такого…

— Ах, Бенедикт, он своеобразный человек… Мы говорили о вас… Он хотел вам сказать, но не сразу… подготовить… Я знаю, это большой удар… но, по-моему, лучше знать, чем бродить во тьме…

Бенедикт сидел на тубарете, ссутулившись; мысли вразброд, в голове тупость. Может, он рано на работу вышел? Может, еще лихорадка не прошла? Что-то дрожь бьет. Или это после бани?.. К чему ж было умываться, когда не с кем целоваться…

— Ну и что теперь?

— Теперь? Ничего, просто теперь вы знаете.

— А зачем?

— Ну как… Я думала…

— А зачем думать? Я жить хочу.

— Но при чем здесь… Я тоже… но я хочу знать правду… если это возможно…

— «В великом знании многая печали»… Что ж, выходит, это тоже не Федор Кузьмич сочинил, слава ему?

— Наверно, нет.

— А кто?

— Я не знаю… Это у Прежних надо спрашивать.

Варвара Лукинишна подняла с полу старопечатную книгу, положила на стол, ручками погладила. Странно как-то и дико: такой ужас вблизи видеть.

— Все-таки: зачем вы трогаете… Если мы старые книги переписываем, дак и подождите, пока велено переписать будет… Тогда и в руки взять можно…

— Но когда еще… может быть не скоро. А жизнь такая короткая, а я искусство просто обожаю… Это такая книга интересная!..

— Вы что ж — читаете ее?!

— А как же… Бенедикт, у людей много книг интересных… Хотите — я вам дам почитать?

— Нет! — шарахнулся Бенедикт.

— Да что вы так боитесь…

— Я пойду… Голова что-то…

— Подождите!..

Бенедикт вырвался, ссыпался с крыльца, под дождик, в раннюю сырую тьму. С глаз долой. Голова, и правда, что-то…

…Мартовский ветер шумел в верхушках деревьев, шуршал голыми прутьями, заячьими гнездами, еще чем-то неведомым, — кто же знает, что там возится, стонет, оживает по весне? Налетит ветер порывом, — зашепчется, заноет в деревьях, осыплет голову дождевыми каплями. А то дикий крик сверху, с ветвей: весь передернешься, бросишься к забору поближе… Может, древяница…