— Конечно, повод. Повод для расправы над ним и для удаления других молодых, энергичных, принципиальных работников, имевших свое мнение и высказывавших его на самом высоком уровне. Надо иметь в виду также, что и Семичастный, и Егорычев, и Шелепин, активно способствуя приходу Брежнева к власти, знали ему истинную цену, он среди них очень низко котировался. А он наверняка знал об этом и подозревал, что среди них может найтись кандидатура, на которую его потенциальные противники сумеют сделать ставку в случае «омоложения руководства». Но объективности ради следует отметить, что и эта тройка вместе с теми, кто стоял за ними, переоценила свои возможности и недооценила силу Брежнева, его умение вести аппаратные игры, закулисную борьбу.
— Нет. Это мы его поставили во главе партии. Это мы не сумели ограничить его определенными рамками, мирились с его некомпетентностью и позволили ему поставить превыше всего собственные амбиции и сделаться единовластным самодержцем. Но мы же от этого и пострадали, что, конечно, не должно служить успокоением нашей совести. Единственно, что хоть в какой-то степени могло бы послужить моим лично оправданием, так это то, что ко всем тем оценкам и выводам я пришел уже давно. Все, что тут мною говорилось, я изложил еще в 1977–1981 годах в своих записках, которые уже начинаю предавать гласности.
Александр Шелепин
«История — учитель суровый»
К осени 1964 года в партии, в ее ЦК и Президиуме ЦК сложилось чрезвычайно трудное и опасное положение, поскольку Хрущев, все более скатываясь на позиции единоличной власти, все дела ЦК и Совмина СССР решал сам. Он внес очередное предложение, и опять об очередной реорганизации управления сельским хозяйством: создать главки по зерну, картофелю, овощам, коровам, свиньям, овцам, птице.
Все это вызвало острую реакцию в президиуме ЦК. Да и народ устал от скоропалительных и бесплодных экспериментов. Во весь рост встал вопрос о невозможности дальнейшего пребывания Хрущева на занимаемых постах. Л. И. Брежнев и Н. В. Подгорный беседовали об этом с членами и кандидатами в члены Президиума ЦК, секретарями ЦК КПСС. Встречались и со мной, и я согласился с их доводами. С М. А. Сусловым они говорили в самую последнюю очередь, так как не полностью ему доверяли.
После этих бесед было созвано закрытое заседание Президиума ЦК, на котором присутствовали только члены, кандидаты в члены Президиума ЦК и секретари ЦК. Не было здесь, вопреки бытующим утверждениям, министра обороны СССР Р. Я. Малиновского, министра иностранных дел СССР А. А. Громыко, председателя КГБ СССР В. Е. Семичастного. Когда все собрались, Брежнев сказал, что обстановку, сложившуюся в Президиуме ЦК и в партии, терпеть дальше нельзя. Все с этим единодушно согласились. Никто не выразил никаких сомнений, повторяю — никто. Было решено вызвать в Москву членов ЦК КПСС. В присутствии собравшихся Брежнев (не Суслов, как некоторые пишут) позвонил на Пицунду, где в это время отдыхали Н. С. Хрущев и А. И. Микоян, и сказал, что обстоятельства складываются так, что вам, Никита Сергеевич, надо срочно приехать в Москву. Хрущев после некоторых колебаний согласился и вместе с Микояном прибыл в столицу. Прямо с аэродрома они направились в Кремль, и тотчас под председательством Н. С. Хрущева началось заседание Президиума ЦК КПСС.
Краткое вступительное слово сделал Брежнев, а затем выступили все члены, кандидаты в члены Президиума ЦК и секретари ЦК КПСС…
Подводя итоги, Брежнев выразил полное согласие со всеми выступавшими. Сказал также, что Хрущев насаждает свой культ личности, все чаще действует через голову ЦК, а то и просто игнорирует его, что его речь на Конституционной комиссии была опубликована без обсуждения ее на Президиуме ЦК. Он говорил также о грубости, которую допускал Хрущев по отношению к некоторым членам Президиума ЦК…