Л. И. Брежнев: Материалы к биографии

Не могу не сказать коротко и о принявшем чудовищные размеры тщеславии Брежнева. Меня поражало, как этот человек, отлично знающий всю наградную «кухню», сам награждавший множество людей, мог придавать орденам и медалям такое большое значение. Это стало почти что помешательством — он забылся, перестал понимать, что награждает себя сам, а подхалимы только подсказывают ему новые поводы, делая на этом карьеру. Притом он не только любил получать награды, по и носил их. Здесь, по-моему, проявлялись наряду с тщеславием патология, болезнь, распад личности, который становился все более очевидным в конце 70 — начале 80-х годов.

К этому же разряду относится и вся история с писательскими «подвигами» Брежнева. Не знаю точно, кто был инициатором затеи, но большую роль сыграли и немало на этом для себя выгадали Черненко, ряд других.

У Брежнева была хорошая память, и он любил рассказывать, подчас довольно остроумно, точно схватывая детали, разные забавные истории. Вспоминал молодость, фронтовые годы, секретарство в Запорожье, работу в Казахстане и Молдавии и т. д. При этом часто повторялся, но никто не подавал вида, что это уже известно, — смеялись, выражали одобрение. А подхалимы не раз говорили ему, что надо все это описать. В конце концов собрали небольшую группу владеющих пером, подчас одаренных людей, предоставили им документы, ну и, конечно, возможность обстоятельно поговорить с очевидцами тех или иных событий или «подвигов» Брежнева. Вся эта затея хранилась в глубочайшей тайне — я узнал о ней случайно, недели за две до появления «Малой земли» в «Новом мире».

Но самое чудовищное было то, что началось после публикации. Она была встречена оглушительными воплями восторга. Союз писателей поспешил выдвинуть литературный шедевр на Ленинскую премию, которая и была тотчас присуждена. Притом, наверное, не было в нашем огромном государстве человека, даже среди самых неискушенных, который не догадывался бы, что в «шедевре» этом ни одна страница самим Брежневым не написана.

Моральный урон общественному сознанию и общественной нравственности был нанесен огромный: всенародно разыгрывался постыдный спектакль, в который не верили ни актеры (кроме, пожалуй, исполнителя «главной роли»), ни зрители. И это добавило изрядную дозу недоверия к власти, политической апатии и цинизма, которые разъедали сознание и души людей. В символическом смысле это была как бы эпитафия очень печальному, много стоившему нам отрезку нашей истории — застою в его самом подлинном смысле, пик которого я бы датировал 1975–1982 годами.

^{Знамя. 1990. № 9. С. 201–222; № 10. С. 197–207}

Александр Бовин Курс на стабильность породил застой

В октябре 1964 года Пленум ЦК КПСС освободил Хрущева от партийных и государственных должностей «по состоянию здоровья». С докладом на пленуме выступил М. А. Суслов. В нем были правильные, справедливые оценки. Основной мотив критики Первого секретаря ЦК КПСС — нарушение коллегиальности, коллективности руководства, нежелание считаться с мнением товарищей, возрождение «культовой» атмосферы, а также дестабилизация общей обстановки из-за непродуманных реформ и частой смены кадров. Трудно сказать, насколько искренни были докладчик и те, кто ему аплодировал, каковы были их действительные намерения. Если же отвлечься от намерений и встать на почву фактов, то мы увидим, что прозвучавшая на октябрьском Пленуме ЦК КПСС критика в значительной мере оказалась лицемерной…

В принципе Брежнев исходил из тех же посылок, что и Хрущев: люди хотят жить лучше, спокойнее; нужно во что бы то ни стало предотвратить войну; нужно решительно сдвинуть сельское хозяйство с мертвой точки, ускорить развитие группы «Б». Причем политика Брежнева действительно была более уравновешенной, более основательной на ряде направлений. И где-то до конца 60 — начала 70-х годов давала, на мой взгляд, пусть ограниченные, но положительные результаты. Однако в дальнейшем — особенно после чехословацких событий 1968 года — курс на стабильность, не сопровождавшийся развитием демократии, необходимыми переменами, обновлением кадров, начал порождать застой, мертвящую неподвижность, которая, в свою очередь, стала источником бесконтрольной бюрократизации, нравственно-политического разложения работников партийного и государственного аппарата. В партийных комитетах, в партийном аппарате стал увеличиваться удельный вес серых, невыразительных, бездуховных людей.