Сейчас 12-й час дня. Писал Катехизис и стал думать с начала и испытал давно не испытанный восторг. Хочется сказать: Господи, благодарю тебя за то, что ты открываешь мне свои тайны. Пусть это заблуждение, я все-таки благодарю Тебя. А именно. Я думал, что личность есть орудие совершенствования души. Только через личность и работу
1895 год
За это время написал маленькое предисловие к биографии Дрожжина[93]
и продолжал поправлять рассказ. Несчастный рассказ[94]. Он был причиной вчера разразившейся страшной бури со стороны Сони. – Она была нездорова, ослабла, измучилась после болезни милого Ванички, и я был нездоров последние дни. Началось с того, что она начала переписывать с корректуры. Когда я спросил зачем.Помоги не отходить от тебя, не забывать кто я, что и зачем я? Помоги.
За это время немного занимался катехизисом. Кажется мне теперь, что ошибка моя в нем в том, что я выставляю целью установление Царства Божья – цель спасения души. Последствие установления Царства Божья – Господи, прости меня, помоги мне. Помоги.
Утро, встал усталый и не мог ничего работать. Приходил Иван Иванович[95]
и Гольцев[96]. Я отказал подписать петицию о законности в печати[97]. Теперь 12. Помоги, Отец, исполнять твою волю на небе – в себе и на земле – в мире.Нынче 26 – ночь. 1895. Москва. Похоронили Ваничку[98]
. Ужасное – нет, не ужасное, а великое душевное событие. Благодарю тебя, Отец, благодарю тебя.Главное, надо помнить и понимать, что всякое внешнее дело, как бы оно велико ни казалось, есть ничтожество, что ты маленький, крошечный червячок, служащий делу Божьему, что ты как величина внешняя = 1/∞ т. е. 0, что ты величина только в той степени, в которой ты проявил в себе Бога. Прислушиваться же к своему значению есть соблазн из соблазнов, величайший и вреднейший соблазн. Избави меня от него, Отец.
Теперь 1-й час, иду вниз. Господь, Отец, помоги мне знать Тебя, видеть во всём и, сливаясь с Тобой, делать дело наше.
Все это время – всю святую[99]
– продолжаю быть в необыкновенной слабости: ничего не делаю, мало думаю: так только среди мрака и тумана вдруг изредка выплывают островки мысли и от того, вероятно, кажутся особенно важными. Соня все больна. Было поправилась и, к сожалению, стала входить в прежний раздражительный и властный тон – мне так жалко было видеть утрату того любящего настроения, которое проявилось после смерти Ванички, но 3-го дня началась головная боль и опять жар, хотя и небольшой, но сильная апатия, слабость. Помоги мне, Отец, делать и чувствовать то, что должно…Человек считается опозоренным, если его били, если он обличен в воровстве, в драке, в неплатеже карточного долга и т. п., но если он подписал смертный приговор, участвовал в исполнении казни, читал чужие письма, разлучал отцов и супругов с семьями, отбирал последние средства, сажал в тюрьму. А ведь это хуже. Когда же это будет? Скоро. А когда это будет, конец насильственному строю.
Теперь 12 ч. Иду завтракать. Молю Бога научить творить Его волю, служить Ему. И как будто Он помогает мне.
Болезнь Сони. Очень жалею и люблю ее. Помоги мне, Отец, удержать и увеличить любовь в себе.
Вчера видел свой портрет, и он поразил меня своей старостью. Мало остается времени. Отец, помоги мне употребить ее на дело твое. Страшно то, что чем старше становишься, тем чувствуешь, что драгоценнее становится (в смысле воздействия на мир) находящаяся в тебе сила жизни, и страшно не на то потратить ее, на что она предназначена. Как будто она (жизнь) все настаивается и настаивается (в молодости можно расплескивать ее – она без настоя) и под конец жизни густа, вся один настой. – Отец, помоги, помоги, помоги.