Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)

Я здесь увлеклась весьма странным делом и потому не сразу отвечаю Вам. Шесть лет назад я вчерне написала одну повесть; безнадежную; в сутолоке оставила ее без движения [172]. И вот здесь решила посвятить ей целую неделю — и наконец переписала — всю. Конечно, я над ней еще буду работать, но в основном она закреплена. И можно приниматься за другую безнадежность — книгу о редакторе. Я здесь кое-как написала план. Очень нуждаюсь в какой-нибудь истории победоносного редактирования. В истории документальной, конечно. Если вспомните таковую — окажете мне услугу.

Вы спрашиваете о моей злосчастной статье. «Вопросы литературы», жалкий журнальчик, которого никто не читает, заключил договор на 2 листа: Вступление, Республика, Шорин, Бронштейн. «Новый Мир» кажетсяберет Будогоскую. Остальное, т. е. поэты, Зощенко, Тэкки, Безбородов остаются непристроенными.

Вот Вам полный отчет о себе. Говорят, чествование С. Я. отложено. Кто же все-таки поедет? Жаль, что не Вы…

93. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской

Ленинград. 27.XI.57 г.

Дорогая Лидия Корнеевна!

Известие о завершении повести, о которой мы ничего не знали, конечно, весьма заинтриговало нас. Что это такое? Будем ли мы иметь удовольствие читать ее?

Какое безобразие, что статью Вашу о забытых книгах так безжалостно растерзали! А что Горелов и Варшавский ответили Вам?

На днях я получил письмо от Корнея Ивановича. Огорчился, узнав, что рассыпалось(по слову К. И.) его собрание сочинений. Он пишет, будто произошло это потому, что он — «слишком пестрый писатель», — дескать, не отыщется читатель, равно заинтересованный во всем, что он делал и делает. Это неправда. Объяви издательство подписку, и нашлись бы сотни тысяч охотников на все 4 тома Чуковского.

Инертность и подлость.

94. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву

3/XI[I] 57. [173]

Дорогой Алексей Иванович.

Я приехала в Москву в самый день юбилея С. Я., но приехала распростуженная и потому не пошла. По сведениям участников и очевидцев, вечер прошел с подъемом. К. И. сказал мне: это был настоящий праздник детской литературы. Но, говорят, бедняга юбиляр выглядел совсем больным. Сегодня утром я позвонила ему, ожидая услышать больной, утомленный голос и — представьте! — вдруг услыхала голос С. Я. двадцатипятилетней давности: энергичный, бодрый. «Жаль, что Вы не были, Лидочка, — сказал он мне. — Вы бы от Чевычелова услышали, какие мы все хорошие; а Юр. Н. Либединский, который когда-то кричал, что я испортил его рукопись, поцеловал мне руку».

— Ну, — сказала я, — надеюсь, было что-нибудь и более приятное. Я рада, что этогоя не видала.

Повесть я в самом деле кончила (я ее пишу недельки по две в год с 49 г.) [174], но, кончив, сильно усумнилась в ее достоинствах.

Уж очень по-женски, уж очень «кишки и нервы наружу». Моя первая [175]была сдержанная, не о себе и не от себя, а эта — в форме дневника — очень уж открытая. Вам я ее покажу (когда она окажется в удобочитаемом виде), но, показывая, буду чувствовать себя неловко. И, однако, должна признаться, что никогда я не испытываю такого захватывающего, жадного чувства, как когда пишу «беллетристику». Не статьи, а именно это.

Сейчас еду навещать Анну Андреевну, у которой за короткий период второй сильный сердечный приступ.

95. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву

3/I 58.

Дорогой Алексей Иванович.

Вашу статью я прочитала уже дня три назад, специально ходила в ДЦК [176]. Статья хорошая, правдивая и добрая. Меня несколько огорчило, что Бронштейн там без инициалов — ведь фамилия очень уж распространенная, инициалы нужны. (Митя про себя говорил; «Я — еврейский Иванов».) Но это, конечно, сущий вздор. Мне радостно было увидеть и его и С. К. [177]фамилии в печати после такого долгого молчания.

И портрет С. Я. удачный, мне понравился.

96. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву

16/I 58.

Дорогой Алексей Иванович.

Какие у Вас сейчас, наверное, трудные дни.

Я Евгения Львовича больным никогда не видала. Я помню и буду его помнить всегда молодым, желтоглазым, веселым, тихо и метко острящим — даже не острящим, а источающим юмор [178]. Он был так похож на свои пьесы: такой же добрый и острый.

_____________________

Сегодня я получила корректуру того куска моей статьи, который идет в «Вопросах литературы». («Республика», «Повесть о фонаре», «Часовой», «Одногодки», «Солнечное вещество»), Я прочитала верстку, сдала ее. «Все?» — Все!.. А вечером звонок по телефону из редакции по поручению А. Г. Дементьева. Он спрашивает: чем я могу объяснить, что в Библиотеке Института Мировой Литературы не выдают на дом «Республику Шкид»? И далее поразительно (!): не надо ли на этом основании вставить несколько критических слов по адресу Белыха?

Я сказала, что поведение Библиотеки можно объяснить только ее неосведомленностью; что же касается критических фраз по адресу Белыха — то из подобных соображений я не имею обыкновения вставлять их…

Что — восстановлен уже Белых в Союзе? И — как Вы думаете: почему известие о его реабилитации еще не дошло до всех Библиотек?