Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)

Что касается автобиографичности, которая Вам (как и Александре Иосифовне) «мешает», — то тут я плохо понимаю и ее и Вас. Ведь чувствуете-то ее только вы — двое, трое друзей… Читатели (если таковые будут) ее не почувствуют. Быть может, автобиографичность «Леньки Пантелеева» или «Маринки» сильно «мешает» Александре Иосифовне: она видит мать и отца и блокадный дворик… Автобиография, мне кажется, естественный источник всякой писательской работы. И если у Вас возникает неприятное чувство — при чтении моей повести [182], то дело тут, боюсь, не в автобиографичности, а в том, что работа исполнена мною в литературном отношении недостаточно умело. Вот в чем, вероятно, загвоздка. Иначе бы автобиографичность Вам ничуть не мешала, как мне она не мешает в Вашей повести — хотя я узнаю и Вашу сестру, и Вашу маму, и Вас самого.

102. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской

Ленинград. 29.V.58.

Дорогая Лидия Корнеевна!

Попробую объяснить, почему мешает автобиографичность. Потому, что это — Вы и не Вы. Если это Вы (а мы узнаем Ваш голос, Ваши мысли, некоторые Ваши привычки и привязанности), то на многих страницах Вы оклеветали себя. Героиня Ваша во многих случаях поступает так, как Вы не могли бы поступить. Она прямолинейна до деревянности, ей не хватает снисходительности, терпимости, простой жалости к людям. Заключительный эпизод — разрыв с любимым человеком — бросает тень на героиню, а не на того, кого она так жестоко наказывает и осуждает.

Вы правы, конечно, когда пишете, что автобиографичность повести мешает только тем, кто Вас знает (и добавлю — любит). Но образ героини не удовлетворит, мне думается, — огорчит, удивит, обидит — и читателя непосвященного.

Рыцарь без страха и упрека — а воюет… С кем она воюет? Кого бьет? Кого с такой талантливой язвительностью изничтожает? Жалких, битых, исковерканных и искалеченных. Почему бы ей хоть раз в записи от какого-нибудь… IV.49 г. не задать себе вопроса: почему я так много пишу о сестре-хозяйке? Почему всю силу своей ненависти я изливаю на ее голову и на головы моих ничтожных соседей и соседок, а о том, о чем стоит и нужно писать и говорить, — молчу даже наедине с собой? Не по той же ли причине, по какой прячется в лесу со своим жалким ящиком сестра-хозяйка?

_____________________

Лидочка, не надо сравнивать Вашу повесть с «Ленькой Пантелеевым». «Ленька» — вещь приспособленная к требованиям, в ней очень много фальсификации и всяких традиционных для нашей литературы атрибутов. По-настоящему правдив там только характергероя, но и он дается внешне. Заметьте, что ни разу мой Ленька не «думает», не открывается изнутри. Если бы я открыл— оттуда хлынули бы — или такая правда, от которой не поздоровилось бы и самой книге, или такая фальшь, что и Леньки не было бы, и книги не было бы.

103. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву

4/VI 58. Москва.

Дорогой Алексей Иванович. С отвратительным цинизмом откровенно начинаю с просьбы. Я сейчас по уши влезла в свою книгу о редакторе. В ней будет восемь глав. Одна — последняя — будет об С. Я. Мне необходим материал — воспоминания писателей, которые когда-либо работали с ним. Ваши — в первую очередь. Хотя бы самые краткие, сухие, деловитые. Кое-что Вы рассказали Сарнову (или записали для него?). Он показал мне. А чем я хуже его? (Кстати, он весьма талантливый малый, см. «Вопросы литературы», № 1, статья о сюжете.) Нет, может быть, я и хуже, но дело ведь не во мне, а в деле. Оно же очень важно, мне кажется.

Теперь о моем злосчастном произведении [183]. В нем была одна глава — в черновике — в которой героиня понимала, осознавалазакономерность падения героя — и жалела его. Ничего не произносила, они расставались, как прежде, но она писала о том, что вина его — ложь — понятна, обусловлена. Потом я эту главу убрала, полагая, что относительно героя и без того все ясно. Теперь я решила ее написать заново.

Но, кроме этого пункта, я ни в чем не согласна с Вами, дорогой друг. Вам несимпатична героиня? Мне тоже. Но ведь речь идет об искалеченных душах — это тоже искалеченная душа. На свой манер — на очень распространенный манер, кстати. Вы пишете, что она дурно относится к людям. Из чего это видно? Она всегда готова помочь им. Она не относится к людям дурно, а мучительно чувствует свою чуждость, одинокость среди них — и это — после пережитого ею — так же закономерно, как и падение героя в ложь. Пусть людей, столь же мучающихся одиночеством, как она, — много — в те годы они редко открывались друг другу, хоть и тянулись к братству, искали его. Но этого ощущения пустынности, отдельности — кругом чужие — нет, я его не отдам, потому что это правда, и правда неличная.