Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)

Из 17 мест, изъятия которых требовал (вернее, не требовал, — молил) главред, я похерил шесть. Можно было этого не делать, итти на риск ножа? Можно было торговаться? Или бросить на жертвенный огонь что-нибудь другое? Не знаю. Не было времени раздумывать и рассчитывать. Мне казалось, что этой (дорогой) ценой я выторговал, спас (и действительно спас) многое, над чем тоже ведь был занесен топор редактора: например, рассказ о судьбе Раи[366], о 1937 г. в жизни Маршака и многое другое.

Все, что я позволил вымарать, раньше было уже напечатано (в «Новом мире», в «Детской литературе»). Тут я успел рассчитать.

Да, Лидочка, не скрою: этот упрек задел меня больно.

262. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву

2–3/[III] 67. Ночь.[367]

Дорогой Алексей Иванович.

Милый друг, я понимаю, как Вы измучились с книгой. И согласна — игра стоила свеч, надо было жертвовать, чтоб книга, такая нужная — вышла. Но вот с Хармсом и Введенским, мне кажется, Вы поступили неразумно. Ни о них, ни о Ваших с ними отношениях, Вы, в сущности, не пишете, только о своей боли о них, только об их смерти — т. е. как раз о том, о чем написать по правде нельзя…[368] Ну и выбросили бы их совсем — в «Записной книжке» такой пропуск ровно ничего не рушит. И тогда не спрашивали бы читатели (меня уже двое спрашивали): «А что, разве Хармс и Введенский погибли на войне?»

_____________________

Насчет моих придирок к словам — ведь я предупреждала Вас, что это чисто субъективное, мое, ощущение слов. Спорить тут не о чем: такие обороты, как «было брошено оскорбление в его адрес» или «Я хотела сыграть, да не получается», — для меня звучат как vulgar. Но Вы имеете основания сказать мне, язык меняется — и я имею право НЕ признавать этих слов только у себя на странице.

Будьте здоровы и пишите хоть открытку, чтобы я знала, где Вы и что.

263. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской

Комарово. 17.3.67 г.

Дорогая Лидочка!

Я написал для «Семьи и Школы» заметку о «Джеке» и вообще о К. И., о его детских книгах. Человеку, который просил у меня статью (С. И. Сивоконь, зав. отделом критики), она понравилась и другим тоже. Боятся — понравится ли гл. редактору[369], который гонит из журнала «излишние литературности» и ищет во всем «педагогического начала». Такого, увы, в моей заметке нет.

Хотя наши «прения о словах» по обоюдному согласию закончились, не могу не сказать, что я нигде никогда не писал «в его адрес было брошено оскорбление». Для меня это такой же vulgar, как и для Вас. Я писал, что в блокадную зиму «в адрес обкома одного из профсоюзов пришел телеграфный запрос из Куйбышева». Эта почтово-телеграфная терминология здесь вполне уместна, уверяю Вас.

264. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву

23/IV 67.

Дорогой Алексей Иванович!

Как Вам живется, гуляется, работается в Комарове?

Напишите мне об этом, пожалуйста.

Напишите также, читали ли Вы книжку молодого прозаика Рида Грачева и что о ней думаете? А о повести Битова в «Молодом Ленинграде»?[370]

Был у меня странный человек — некий Биневич. Он занимается Шварцем (мотивы странные: «у меня есть пьеса о Христе, о Дж. Бруно; теперь хочу писать о Шварце»), Разговор мой с ним был смутен; но неожиданно он прислал мне в подарок стихи (взрослые) Евг. Львовича. Знакомы Вы с ними? Все они горьки; некоторые прекрасны.

Здесь, в Голицыне Д. Я.[371] Был у меня. Он, как всегда, мне интересен и мил.

265. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской

Комарово. 2.V.67 г.

Дорогая Лидочка, Биневич мне писал. Просил разрешения познакомиться с письмами, которые я посылал когда-то Евгению Львовичу и которые уже попали в московский архив. Я написал, что — не надо. В письме его было много странного. «Давно хотел просить Наталию Евгеньевну[372] познакомить меня с Вами». А ниже: «Вы говорили мне, что в большом чемодане ничего нет, а там оказались рукописи, о существовании которых не знал сам Евг. Львович».

Битова я хорошо знаю, люблю. Вероятно, это самое крупное явление в нашей молодой прозе. «Молодой Ленинград» я не читал, но там, кажется напечатана «Пенелопа»[373]. Я читал ее — давно, в рукописи.

Битов, как и многие молодые, огорчает меня, во-первых, безгражданственностью, во-вторых — инфантильностью. Грачева тоже знаю, хотя с книгой его не знаком.

Стихи свои Евг. Львович мне иногда читал (запомнилось «Возвращение в Ленинград», «Фотография Булла», «Господь мне дал…», еще несколько). Но у Вас, вероятно, есть и такие, которых я не знаю.

266. Л. К. Чуковская — А. И. Пантелееву

18/VII 67.

Дорогой Алексей Иванович, пишу на Вашей восхитительной бумаге.

Я сижу на даче, помаленьку работаю, никого не вижу, а потому и очень мало знаю. Вижу иногда Ваню.