Л. Пантелеев — Л. Чуковская. Переписка (1929–1987)

Когда Соня позвонила, я думал, что она привезла Вашу «Ахматову». Увы, я только еще один раз услышал восторженные слова об этой Вашей, нечитанной мною книге.

Дошел ли до Вас мой «Горький»? На днях читал эту статью на вечере памяти Алексея Максимовича в Союзе писателей. Позорное и симптоматичное собрание! Это был ПЛЕНУМ четырех творческих организаций: писателей, художников, композиторов и кинематографистов. Был приготовлен белый зал. Пришло человек 50–60, заседали в одной из гостиных. Мое выступление прозвучало, но — на каком фоне? Все остальное было травой, давно и много раз пережеванной. Именно поэтому не пришла молодежь, именно поэтому стоял пустой и темный большой двухсветный зал Дома Маяковского.

Лидочка, я жду Вашего слова, Ваших замечаний. И прошу вернуть мне заказной почтой рукопись — со всеми пометками — моими и Вашими.

И еще есть у меня к Вам просьба.

Детгиз надумал выпустить мое собрание — в трех, а если успею дописать новую вещь, и в четырех томах. Меня спрашивают, кого бы я хотел видеть автором вступительной статьи. Корней Иванович писал мне как-то, что в 7-м томе своего Собрания сочинений он напечатает в расширенном виде статью «Мускулатура таланта» — обо мне. Не могли бы Вы при случае выяснить, как бы он отнесся к предложению напечатать эту статью в виде вступительной. Если он не возражает, к нему обратятся официально. Почему я не пишу ему сам? Мог бы, но не хочу ставить его в неловкое положение, если он почему-либо печатать эту статью не захочет. А Вас я прошу лишь о маленькой разведоперации.

276. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской

Комарово. 3.4.68.

Дорогая Лидочка!

Спасибо!!!

Письмо Ваше получил вечером, утром — сразу как пришла почтарка — дал Вам телеграмму, надеюсь, Вы получили ее. Хотел телеграфировать и нынче утром, но что скажешь в телеграмме, кроме того же спасиба!..

Как здорово удаются Вам такие вещи («Туся», и вот — «А. А.»). Если не ошибаюсь, в этом жанре (портрет-монтаж) предшественников у Вас не было. (Простите мне этот «монтаж», кинематографический термин.)

Какой монументальный портрет, портреты!!!

Монументальность — здесь не преувеличение. Вот я ночью сегодня дочитал последние странички, а утром — проснулся и вижу себя, живу — не здесь, не в Комарове, а на Фонтанке, в Доме занимательной науки, в комнате, где скомканное белье на трехногом кресле, старинное зеркало (складни, шкатулки, черствый хлеб, сырные корки, электрическая плитка и — высокая, горбоносая женщина в разодранном по бедру черном китайском халате с серебряным драконом на спине. Эта женщина живет в памяти, как редко живут герои романов. Вижу ее — лежащей под толстым одеялом без пододеяльника, читающей стихи, разогревающей ужин, говорящей по телефону, цацкающейся с соседским мальчонкой, властной, растерянной, трогательно просящей: не уходите!.. Вижу ее у Пяти углов, и посреди Невского, вцепившейся в рукав спутницы, и — там, в очереди.

Пластичны, трехмерны и другие — те, кого я хорошо знал и знаю, и другие — те, кто был мне до сих пор известен только по имени. Н. Н.[387] — это не фотография, а художественный образ большой силы, первой величины.

И время, время! Живет и оно.

Многое задело, встревожило мою память. Например, вспомнились рассказы Тамары Григорьевны о этих ее первых встречах…

Между прочим, читая, я все время ждал и не нашел ответа на один вопрос: о религиозности А. А. Вспомнилось, как Тамара Григорьевна рассказала мне как-то о Вашем споре с ней, в котором Вы утверждали, будто все религиозное в стихах А. А. — это «только поэтика», а Т. Г. говорила — нет, тогда бы эти стихи не брали за душу, не трогали.

(Между прочим, об этом Вашем разговоре я вспомнил несколько лет назад, когда читал — или перечитывал — Вашу «Туею» — то место, где говорится о «первом религиозном интеллигентом человеке», встреченном Вами. Я подумал тогда: ведь с А. А. вы познакомились раньше.)

Что же мне сказать Вам еще, дорогая Лидочка? Ночью сегодня мне подумалось: каким бледным, однозначным вспоминается Эккермановский Гете после Вашей «А. А.». Это — не комплимент, да, впрочем, и не может быть комплиментом. Книга Эккермана — скучная. Там хороши только те главы, где говорится о разных способах изготовления луков.

Спасибо Вам и за все Ваши замечания по «Горькому». Со всем согласен в Вашем письме[388], кроме одного: лиха беда написать, а там — не наша забота.

Впрочем, об этом — после… Спешу на почту.

Спасибо за обещание поговорить с К. И. о статье. Вы сами понимаете, как приятно и как лестно мне было бы видеть его имя в этом издании. Но если он почему-либо не захочет печатать статью как предисловие — я огорчусь, но не обижусь.

Здесь живет В. С. Шефнер, единственный человек, с которым я сейчас, здесь бываю. Хотел походатайствовать у Вас за него. А потом ахнул…[389]

А ведь он очень хороший поэт. Знаете ли Вы его цикл о Тредьяковском?[390]

277. А. И. Пантелеев — Л. К. Чуковской

Ленинград. 10.4.68.

Дорогая Лидочка!