La famiglia (СИ)

Он прижимается губами к моей шее, пространно водя по телу руками, словно в раздумьях, потом мягко, небольно прикусывает за плечо, отчего я невольно издаю короткий хриплый стон: это то место, где он мог бы поставить метку, и оно ликует, отдаётся невероятным наслаждением по всему телу от одного только невинного укуса.

И, хоть мой заточённый в желание и страсть разум кричит о том, что нельзя давать Джейку оставить на мне метку, я выгибаюсь на его коленях, потираюсь о стояк и подставляю шею, которую Джейк тут же вознаграждает серией мокрых поцелуев, укусов, скорее скользящих, нежели действительно впивающихся.

— Встань, — говорит он тихо, и я соскальзываю с чужих тёплых бёдер, про себя запоздало возмущаясь тому, что подчиняюсь командам. — Животом на стол.

И я просто ложусь, вытягивая руки и отклячивая зад. У меня будет секс. Сейчас, наконец-то, у меня будет секс. Секс с Истинным. Он возьмёт меня, как сам захочет, но очень приятно и нежно, и он обязательно повяжет меня узлом и пометит, пока я буду стонать под ним от удовольствия…

Скользящие по бокам тёплые руки, как ни странно, отрезвляют. Нет. Никаких узлов. Никаких меток, тем более. Узел, возможно, но точно не метка.

— Джейк… — зову жалобно, и пальцы, уцепившиеся за край шорт, замирают.

— Что, малыш? Ты передумал? — большой палец успокаивающе гладит косточку, а я только больше взрываюсь желанием изнутри от этого его терпения и заботы в голосе.

— Только не кусай меня… — хнычу, прижимаясь задом к его паху.

— Не буду, — говорит тихо, а пальцы залазят под бельё и тянут его вниз.

Кожи на ягодицах касается прохлада кондиционера. До мурашек касается. А затем их растягивает в стороны, и мокрый горячий язык лижет прямо между, где влажно, тепло и очень-очень хочется.

Я всхлипываю больше от неожиданности. Член, перенапряжённый и налитой, как спелая ягода, трётся о край стола, и яйца готовы взорваться, хотя ещё только начало, однако я не хочу дрочить. И не хочу, чтобы Джейк мне дрочил. Я хочу взять всё, что он мне даст, а потом кончить тонкой струёй, не трогая себя и признавая чужую власть над своим телом.

Юркий сильный язык с трудом толкается внутрь, в сжатое отверстие, и я попискиваю, выгибаясь. Я весь теперь сосредоточен в одном колечке обнажённых нервов, там, где мой альфа жадно глотает мою смазку и мой запах, где он пьёт меня, игнорируя наверняка багровый член, где он до боли растягивает в стороны две ягодицы и покусывает, и сосёт, и лижет, как блюдо после домашнего обеда.

— Джейк… — В анус проскальзывает большой палец, и я закатываю глаза, словно по команде прекращая сжиматься, когда до меня долетает строгое «расслабься». — Ещё!

Но слишком короткий, слишком тонкий палец лишь движется туда-обратно, зализываемый сверху языком.

— Пожалуйста, Джейк, я хочу ещё…

Он больно прикусывает меня за ягодицу, а я едва ли замечаю это.

— Что ещё, детка?

— Ещё пальцев! — Выгибаюсь, толкаюсь навстречу. Я чувствую только голод, сминающий моё недовольство, мою ненависть, недостаток. Недостаток внутри, между моих ног, где всего один палец и всего один язык. И ещё переизбыток. Там же, только ниже, в ноющем, воющем о пощаде члене, который хочет, но не может кончить.

— Сколько пальцев? — спрашивает Джейк, и я не могу понять, то ли это просто интерес, то ли настоящая провокация. А скорее всего, где-то между.

Я думаю с одно мгновение.

— Два. И глубже!

Джейк молча награждает меня двумя пальцами, длинными, крепкими, так хорошо и правильно раздвигающими неподатливые после долгого перерыва стенки. Так хорошо, что колечко обнажённых нервов становится маленьким тоннелем обнажённых нервов. Маленьким текущим тоннелем, чей хозяин стонет, причитает, зовёт своего альфу и внезапно воет в голос, когда язык, что до этого лизал маленькую аккуратную дырочку, принимается с не меньшей жадностью вылизывать поджавшиеся гладкие яйца.

— Папочка… — тонко зову я, подёргиваясь от долгого оргазма, что никак не может прекратиться из-за отсутствия руки на стволе.

Я падаю Джейку на руки, утирая лицо от слёз, и утыкаюсь носом ему в плечо, пока две тёплые руки гладят меня по спине и по волосам. Вздрагиваю ещё какое-то время, успокаиваясь. Всё же трах с Истинным — это круто. Особенно по трезваку. Особенно когда он такой спокойный и опытный, но-о…

— Почему ты меня не трахнул? — спрашиваю не без наезда, пока лежу у него на руках, как огромный сытый кот, и смотрю снизу вверх удовлетворённо и с фальшивой обидой.

Запах Джейка стал сильнее, он витает по помещению, заставляя меня испытывать уютное опустошение. Его голубые глаза, как всегда спокойные, сейчас со смешинкой внутри, с тихой радостью, что собирает морщинки по уголкам век. И эти красивые глаза кажутся такими лучистыми, такими добрыми.

Прежде чем Джейк успевает ответить, тянусь вверх и целую его нежно-нежно, поглаживая языком и губы, и язык, и мягкую плоть под ним, посасываю самозабвенно, прикрыв глаза, сжимая руки за чужой спиной. И мне отвечают так же ласково, так же неторопливо, словно не было этой бешеной, развратной дрочки моей жопы минуту назад.