La Storia. История. Скандал, который длится уже десять тысяч лет

Узеппе захотел надеть их прямо сейчас, и это оказалось весьма кстати, потому что, едва они вышли из лавки и повернули к станции, вокруг замелькали губительные следы бомбежек. Но мальчик, внимательно смотревший на свои новые сапожки, на эти следы не обратил никакого внимания.

Намереваясь теперь заглянуть и к кабатчику, Ида свернула в поперечные маленькие улочки, избегая по двум причинам пугавшей ее улицы Тибуртино с длинной стеной кладбища Верано. Она начинала чувствовать изнеможение после ночи, проведенной почти без сна; подходя к таким знакомым ей строениям квартала Сан Лоренцо, она бездумно ускорила шаг, повинуясь тому слепому стимулу, что гонит в родной хлев кобыл и ослиц. Но ручонка Узеппе, зажатая в ее ладони, оказывала сопротивление, и это ее придерживало. Внезапно она очнулась, и мужество продолжать путь, по которому она некогда возвращалась домой с работы, ей изменило. И тогда, отказавшись от визита к Ремо, она вернулась назад.

В сущности-то говоря, она просто не знала, куда ей податься. Ночное подозрение, что немцы ее ищут, все росло и росло в ее обессиленном мозгу, оно готово было отсечь ей пути возвращения в желанную общую комнату в Пьетралате. Все же она следовала за Узеппе, который, вышагивая мелкими шажками, вел ее к автобусной остановке, вел убежденно и радостно, хотя и неравномерно — сапожки были слишком просторны и он еще к ним не привык. Где-то возле площади Крестовых Походов их обогнала женщина среднего возраста — она, как безумная, неслась в одном с ними направлении. Ида ее узнала — это была еврейка из гетто, жена некоего Септимо Ди Сеньи, который держал лавочку подержанных вещей за церковью Святого Ангела в районе Пескериа. В предыдущие годы Ида не раз бывала у него, предлагая для продажи разную домашнюю мелочь и собственные безделушки. Иногда ей приходилось вести переговоры и с женой, которая становилась за прилавок в отсутствие мужа. Бывали дни, когда в малюсеньком помещении их магазинчика она замечала и кое-кого из их многочисленных детей и внуков: они ведь жили все одной большой семьей, занимая две комнаты прямо над лавкой.

«Синьора! Синьора Ди Сеньи!»

Ида звала ее по имени, все ускоряя шаги; в голосе ее звучало удивление и ликование. И поскольку женщина, по-видимому, ее не слышала, Ида подхватила Узеппе на руки и побежала за ней, желая непременно догнать. У нее не было никаких точных намерений, но она боялась потерять женщину из виду, цеплялась за эту неожиданную встречу, словно землянин, заблудившийся среди лунных пустынь и вдруг натолкнувшийся на собственного же близкого родственника. Но женщина не оборачивалась и не слышала ее. Когда Ида с нею поравнялась, она едва на нее взглянула — враждебно, угрюмо… Так выглядят умалишенные, отвергающие любые связи с нормальными людьми.

«Синьора!.. Вы меня не узнаете?! Я ведь…» — не сдавалась Ида. Но женщина более не обращала на нее внимания, более того — казалось, что она не видит ее и не слышит, хотя в то же самое время она ускорила шаг, как поступил бы человек, объятый подозрениями и желающий освободиться от докучной встречи. Женщина потела (она была довольно тучной); коротко подстриженные волосы, седоватые и тронутые желтизной, прилипли ко лбу, левая рука с «патриотическим» обручальным колечком из стали судорожно сжимала потрепанный маленький кошелек. Больше у нее ничего не было.

Ида бежала рядом с ней, ее объяла паническая тревога; Узеппе, сидящий у нее на руках, раскачивался на ходу.

«Синьора, — вдруг сказала Ида почти полушепотом, подойдя вплотную, обращаясь к ней, словно к своей личной наперснице. — Я тоже еврейка».

Но синьора Ди Сеньи не поняла ее и даже не прислушалась. В этот самый миг, вздрогнув от толчка какой-то внутренней тревоги, она прянула вперед и бросилась бежать, словно спугнутый зверек через маленькую площадь, направляясь к расположенной напротив товарной станции.

Станция после ряда бомбежек была наскоро восстановлена для движения, но ее низенький прямоугольный фасад грязно-желтого цвета оставался опаленным и зачерненным дымом разрывов. Поскольку это была второразрядная окраинная станция, там никогда не бывало много пассажиров, в особенности по понедельникам; и тем не менее сейчас там было как-то по-особенному безлюдно. В эту военную пору, в особенности же после начала немецкой оккупации, тут частенько происходила погрузка или разгрузка войск. Но сегодня военных не было видно, и лишь несколько людей в штатском неторопливо прохаживались туда-сюда. В это позднее понедельничное утро здание имело вид заброшенный и какой-то временный.

Но Узеппе все равно взирал на него, как на монумент мирового значения — возможно, он смутно припоминал тот день, когда они явились сюда вместе с Ниннуццо поглядеть на поезда. Он помалкивал и озирался вокруг с любопытством, позабыв на время о собственном великом нетерпении — в самом деле, он ведь так торопился попасть в Пьетралату, а приходилось раскачиваться из стороны в сторону на руках у матери; он не чаял той минуты, когда сможет, наконец, возвестить Карулине и всем прочим, что у него новые сапожки!