Лабинцы. Побег из красной России

В самый разгар боя 24 февраля, при оставлении станицы Дмитриевской, неожиданно представился мне хорунжий Косульников¹²⁶, офицер нашего 1-го Кавказского полка по Турецкому фронту. Войсковым штабом он был назначен в 1-й Лабинский полк.

Он терский казак. Учился в одной из гимназий в Петербурге. Торопясь стать офицером и принять участие в войне, поступил в Екатерино-дарскую школу прапорщиков и летом 1916 года прибыл в наш полк, в Турцию, имея на погонах одну звездочку. Хорошо воспитанный светски и воински, аккуратно одетый в черкеску, крепко и стильно сидевший в седле, он был принят нами, «старыми хорунжими» мирного времени, как родной.

Я был очень рад его прибытию и оставил при штабе дивизии, как хорошо грамотного офицера.

27 февраля в станице Казанской представился мне войсковой старшина Ткаченко¹²⁷, назначенный Войсковым штабом в 1-й Лабинский полк. Это было также очень неожиданно и приятно, так как самый его внешний вид производил выгодное впечатление. Кроме того, я о нем много слышал от полковника Коли Бабиева, его станичника и двоюродного брата по женской линии. Два раза я его видел в Майкопе, где он был командиром сотни Кубанского Войскового конно-учебного дивизиона.

Как и Косульников, представился он мне верхом на лошади и как-то не в урочный час, при вступлении дивизии в Казанскую. Под ним крепкий Карабах темно-серой масти, почти «чалый». Прибыл он ночью, даже без конного вестового. И весь его «офицерский багаж» находился в обыкновенных кавказских казачьих ковровых сумах, в тороках позади седла. Это мне тоже очень понравилось.

По выпуску из Казачьей сотни Николаевского кавалерийского училища в Петербурге — он младше Коли Бабиева на 1 год, следовательно, старше меня на 4 года. Он одного выпуска с генералом К.К. Агоевым¹²⁸.

С похода сразу же пригласил его к себе на обед со штабом дивизии. Он неизменно титулует меня «господин полковник», а когда за столом я попросил называть меня по имени и отчеству, он вежливо, но сдержанно поблагодарил меня, и обед прошел тепло, в тех приятных и душевных разговорах, которые могут быть только среди кадровых офицеров.

Одет он был в гимнастерку, в бриджи, в мягких сапогах — совсем не по-походному, так как всю Гражданскую войну провел в тылу, в учебном дивизионе, где у него «что-то» произошло с начальством, как он сказал, и — гордый офицер — вышел на фронт, в свой по рождению 1-й Лабинский полк.

Многое потом он рассказывал, почти анекдотическое, о юнкерских годах Коли Бабиева, но я видел, что он и сам во многом подражал ему в жизни, в строю, в манере держать себя. Как и носил такие же усы — горделиво вверх.

Он оказался отличным офицером, надежным полковым товарищем, авторитетным среди подчиненных ему офицеров, примером им во всем. Казаки же видели в нем своего коренного Лабинца, станичника и серьезного офицера, у которого слова не расходятся с делом.

Я ни разу не заметил, чтобы он проявил чем-нибудь свое неудовольствие, что подчинен младшему его по выпуску из военного училища офицеру. Он был отлично воспитан и дисциплинирован. И до самой гибели Кубанской армии никогда у нас не было недоразумений. Не оставил он своих Лабинцев и в трагический час их гибели, оставшись с ними до конца.

Прощание казака

Сережа Севостьянов — так называли его в станице Кавказской, как любимца всех. Сын урядника-конвойца эпохи Императора Александра II. Отец — высокий, стройный, суровый старик с длинной бородой, с которого пиши портрет новгородца Гостомысла. Он коренной житель хутора Лосева, принадлежащего нашей станице, твердый старовер. Семья их принадлежала к первым переселенцам на Кубань с Дона. Родовитые казаки, видные в станице.

В 1899 году, когда я семилетним мальчиком поступил в первое отделение двухклассного училища, Сережа был уже в пятом отделении. Высокий, стройный юноша 13 лет, сухощавый и жилистый, с острыми и веселыми серыми глазами, он резко выделялся среди сверстников своей активностью, разными забавами и озорством. «Ватажный атаман» — можно было дать ему прозвище. Но удивительно то, что учителя относились к нему с уважением. Импонировал он и тем, что в школу ходил в черкеске, и не простой, а суконной, то есть дорогой, темно-вишневого цвета.

После окончания двухклассного училища он скрылся из поля моего зрения на целых 10 лет. Случайно я увидел его в 1909 году, когда он вернулся с действительной службы, отбыв ее вольноопределяющимся в одном из пластунских батальонов Войска.

Потом слышал, что он стал учителем в своем хуторе, и вот, опять через 10 лет, я его встретил сотником и полковым адъютантом 1-го Лабинского полка. О нем сказано в предыдущих брошюрах, что он заболел тифом и эвакуирован.