Лабиринт

Раньше с островом не было никакого сообщения, кроме парома. Теперь паром был заменен бетонным мостом, по которому мчались грузовики, оглушительно трещали мотоциклы и шли толпами рабочие в головных повязках с изображением восходящего солнца. Этот мост тоже был делом господ Ито. Постройка моста уже давно входила в планы муниципалитета. Согласно этим планам, мост на остров следовало перекинуть перпендикулярно течению реки с левого берега в промежутке между двумя уже имевшимися в городе мостами; расположенный выше по течению мост именовался Первым, а расположенный ниже — Вторым. Но новый мост перебросили на остров с правого берега, он начинался там же, где и Первый мост, и пересекал течение реки наискось, а не прямо.

Для фирмы Ито, чьи складские помещения из гофрированного железа, а также лесной склад бросались в глаза каждому, кто доходил до реки, новый бетонный мост был кратчайшим путем к ее заводам. Нет нужды объяснять, с помощью чего добилась фирма этого удобства. Следовательно, и споры на эту тему в городской управе длились недолго. Однако потерпевшие поражение приверженцы семейства Канно, в особенности самые упорные из них, продолжали возмущаться заводскими трубами, жестоко изуродовавшими пейзаж, и даже если у них случалось дело на острове, они не пользовались новым мостом и переправлялись на пароме,— за пять сэнов они могли избежать излишнего расстройства чувств. От центра левобережной части города этот путь не был особенно дальним; кстати сказать, старый дом фирмы Ямадзи находился в квартале Мива-мати, ближайшем к устью реки. Поэтому, не говоря уже о новом заводе Ито, выстроенном на морском берегу, и о даче Ито, семьи Канно и Ито, разделенные рекой, были друг для друга «людьми с другого берега» и в прямом и в переносном смысле.

Часы с боем, висевшие на стене в кабинете старика Ямадзаки, пробили десять. Сёдзо, словно по сигналу, поднял от бумаг голову, отложил перо и, встав со стула, сказал, что он ненадолго отлучится. Вообще он всегда аккуратно отсиживал на работе положенные часы. В тех редких случаях, когда ему приходилось отлучаться, он всегда сообщал Ямадзаки, куда идет и как долго продлится его отсутствие. Но сегодня он ограничился лишь этими краткими словами и, молча раскрыв свой невероятно разбухший коричневый портфель, выложил горкой на край стола все его содержимое: книги, которые он купил в Токио, каталог, журналы, связку писем и документов и завтрак в коробочке,— ничего этого он с собой не взял и ушел из библиотеки, зажав под мышкой портфель, который сразу стал плоским и легким; в нем теперь лежал лишь небольшой четырехугольный сверток в плотной белой бумаге. Иногда в конце ноября на Кюсю стоит такая теплая погода, что кажется, будто снова вернулось лето. Сегодня как раз был такой солнечный день. Сёдзо быстро шагал по вишневой аллее, где сквозь ветви сакуры просвечивал осенний багрянец великолепной, сверкавшей на солнце листвы старых камфарных деревьев; лоб его под фетровой шляпой покрылся испариной. Если бы воспоминания о том, что произошло четыре дня назад, еще владели Сёдзо, он, возможно, подумал бы, что здесь Теплее, чем в Атами, как в Атами теплее, чем в Токио. Небо было здесь еще совсем синее, и аромат от плодовых садов, раскинувшихся ниже парка, совсем такой же, как тот, что он вдыхал тогда ночью, идя по горной тропинке к гостинице «Сёфукаку». Однако болезнь и смерть Ито Синго на фронте, о чем он узнал тотчас же по возвращении, явилась как бы рубежом, отделившим его от того, что произошло с ним в Атами и что преследовало его затем всю дорогу. Ловушка, искушение, которому он поддался по своей бесхарактерности, раскаяние, угрызения совести, сознание вины перед женой — все это ныне было погребено по ту сторону этого рубежа. Исчезло все, кроме того, что было Связано с Синго. Не отрываясь, он прочел его дневник. Но когда накануне ухода в армию Синго прислал этот дневник посылкой, он поставил Сёдзо определенные условия. Одно из них еще оставалось выполнить.