Лабиринт

Случайно прикоснувшись к остывшей металлической грелке, которая валялась у него в ногах, Сёдзо очнулся, сердито отшвырнул ее на циновки и повернулся на другой бок. Ему снова показалось, будто холодные волны окатывают тело, поднимают его вместе с постелью и начинают куда-то уносить. И словно желая укрыться от воды и удержаться на месте, он натянул одеяло до подбородка и крепко прижался щекой к подушке. Застывшим взглядом он неотрывно смотрел на матовый колпак низко свисавшей электрической лампы. Ему вспомнился разговор с Кидзу во время их встречи в Каруидзава. Кидзу рассказывал о своем сослуживце Сугита, который якобы был участником подпольного движения. Сугита носился с идеей тройственного союза Японии, Китая и России. Но ведь в нынешних условиях это утопия. Разве не свидетельствует об этом позиция японской военщины? Она стала особенно ясной после мукденского инцидента ⁴⁷. А последовавшие за ним и имевшие ту же самую политическую подоплеку путчи и террористические акты фашиствующих фанатиков, вплоть до вчерашних событий! Нет, идея подобного союза вряд ли может иметь успех у так называемых молодых офицеров, Сёдзо усомнился в этой идее сразу же, как только услышал о ней от Кидзу. Больше того, он почти убежден, что и сам Сугита не верит в нее.

Жаль, что после свидания в Каруидзава ему больше не удалось поспорить с Кидзу на эту тему. А когда Кидзу со счастливым видом, словно окрыленный, собирался в Маньчжурию, создавалось впечатление, будто он совсем забыл о том разговоре. Вернувшись в январе в Токио, Кидзу по-прежнему сломя голову носился по городу и был неуловим. Недавно Сёдзо и Ода условились как-нибудь вечером захватить с собой мяса для сукияки и нагрянуть к Кидзу в гости — послушать его рассказы о поездке.

В душе Сёдзо снова шевельнулись неприятные подозрения. Допустим, этот Сугита всего-навсего обломок левого движения, один из тех отщепенцев, которые превратились в бродяг и о которых сейчас ходят разные толки; допустим даже, что вся его «деятельность» сводится к тому, что он разными жульническими путями выуживает у кого-то деньги на свои попойки... В конце концов, не так уж даже важно, насколько он дружен с Кидзу... Но откуда у Кидзу такая осведомленность? Из разговора по телефону Сёдзо показалось, что Кидзу знает о сегодняшних событиях гораздо больше, чем мог знать рядовой сотрудник газеты. Завтра во что бы то ни стало нужно будет разыскать Кидзу и поговорить с ним...

В соседней комнате справа послышался стук открывающегося окна.

— Ого, сколько нападало! Посмотри! А в Асакуса сейчас, наверно, еще больше снега,— донесся высокий слащавый голосок соседки.

Из глубины комнаты ей что-то ответил муж, который, видимо, валялся еще в постели.

— Ну и холодина, брр! — кокетливо взвизгнула жена, наверно, кутаясь в халат, и с шумом захлопнула окно.

Этот сосед, работавший, по его словам, помощником контролера на военном заводе, с месяц назад поселился здесь со своей женой, маленькой, пухленькой женщиной, похожей на белую моль; до замужества она служила официанткой в ресторане.

Работал сосед в ночную смену и к тому времени, когда Сёдзо возвращался домой, уходил на работу. Но раз в десять дней он бывал свободен. За все это время Сёдзо только один раз видел его в лицо, столкнувшись с ним в коридоре. «До чего же неприятный тип!» — почему-то подумал Сёдзо и, снова надев только что снятое пальто, на весь вечер ушел из дому. У соседа сегодня, должно быть, был выходной день, и они с женой собирались съездить в Асакуса, но из-за погоды решили остаться дома, греться у жаровни и услаждать свой слух звуками патефона. Сначала послышалось какое-то шипенье, а затем пронзительный голос Кацутаро, исполнявшего модную песенку «Островитянка». Казалось, что патефон заводят не за стеной, а в твоей же комнате. Светло-коричневые дощатые перегородки были глухие, до самого потолка — вполне неевропейски, но по звукопроницаемости они мало чем отличались от обычных перегородок в японских многоквартирных домах.

Если бы над головой Сёдзо выстрелили из пистолета, он бы не так испугался, как сейчас, когда запел Кацутаро.

Подскочив словно ужаленный, он повернулся лицом к той стене, за которой жили соседи, и вперил в нее такой взгляд, точно желал пронзить ее насквозь. Одна половина стены была заставлена книжным шкафом, другая оставалась пустой. -

Патефон был гордостью соседей, они хвастали, что приобрели его на премиальные, которые муж раз в год получал на заводе.

Концерт продолжался. Вслед за Кацутаро запел Сёдзи — тоже любимец публики. Сёдзо решил, что у обоих певцов луженые глотки. Но соседям было совершенно безразлично, как поют, им важно было одно — чтобы пели погромче.

Кацутаро пронзительным голосом воспевал девицу-островитянку, а соседка, замирая от восторга, время от времени визгливо хихикала, как будто ее щекотали,— получался своеобразный дуэт.