Лабиринт мертвеца

Выяснилось, что бабушка Нинель в молодости ходила гулять к маяку – неудивительно, ведь она жила в Полесске, – только не знала, что он именно «Риндерорт». Готовясь к поездке в Заливино, я посмотрела в интернете старые и свежие фотографии маяка, пролистала ролики на «Ютьюбе» и составила карту Гаммер и Глеб допускали, что подсказки Смирнова ведут не в сам Риндерорт, а к чему-то расположенному рядом. Например, к дому маячника, который, по сути, состоял из двух сросшихся домов: жилого и хозяйственного. Я нарисовала башню маяка, колодец во дворе, высоченную навигационную мачту, биотуалет, будку у забора – в ней, наверное, сидел охранник, – заодно наметила причальные косы и ближайшие тропки, которые разглядела со спутника на «Гугл-картах». Переслала карту в чатик и получила от Гаммера с Настей кучу восторженных смайликов. Глеб привычно промолчал.

За ужином папа сказал, что завтра из типографии привезут открытки с кёнигсбергским Праздником длинной колбасы. Я порывалась перенести поездку, однако взяла себя в руки – поняла, что карточки за пару дней не разойдутся и я успею полюбоваться ими после Заливина.

Мы выехали на первом утреннем автобусе. Я предпочитала электрички, но дизель до Полесска отправлялся лишь по вечерам. Вчера Глеб заказал нам экскурсию на маяк. Решил, что не стоит вот так с ходу вламываться в Риндерорт, если можно для начала всё разведать вполне законным образом. Восстановительные работы на маяке были далеки от завершения, но Музей Мирового океана планировал с июня пустить туда туристов. Глеб каким-то чудом выбил для нас экскурсию сейчас, в мае. Его предупредили, что среди посетителей должен быть взрослый, и Глеб предложил мне позвать в Заливино Тамару Кузьминичну. Гаммер поддержал идею с экскурсией, однако я хорошо знала Гаммера и почувствовала, что он немножко обижен на Глеба – прежде чем звонить в музей, следовало посоветоваться с нами.

Почти всю дорогу я спала. Проснулась, когда мы подъезжали к Полесску, и увидела безголовую статую на кирхе Гросс-Легиттен в Тургеневе, увидела цветущие яблоневые сады и деревья, густо поросшие омелой. На тёмных болотистых лугах паслись чёрно-белые коровы, а небо переливалось оттенками синего и жёлтого. Взъерошенные облака ползли своим медлительным ходом, и день обещал быть по-весеннему погожим. Вдоль обочины потянулись хлипкие заборчики. За ними показались кирпичные полуразваленные хибарки. Они по-старчески безропотно прятались за пышной, ещё не зацветшей сиренью или стояли открыто, окружённые хозяйским хламом. Под грудами досок, листов шифера и проржавевших кроватных каркасов прыгали куры. Им вслед подтявкивали пегие щенята, а взрослые собаки мирно дремали на подсохших буграх грязи. Возле одного крыльца высились столбики черепицы – то ли снятой старой, то ли закупленной новой, вот только лежала она давно, заросла травой и на новую в любом случае уже не была похожа. Посреди запустения вдруг вставали аккуратненькие теплицы – за ними хозяева следили с большим вниманием, чем за домами, в которых жили.

Дачный пригород незаметно вливался в Полесск, и, если бы не дорожный знак, было бы трудно провести между ними ощутимую границу. Полесск оставался полусельским городком. На его улицах почерневшие домишки перемежались набело оштукатуренными виллами и серыми советскими панельками. Дороги лежали изрытые, и не верилось, что автобус здесь вообще остановится, хотя в Полесске работала парочка гостиниц, а туристы иногда заглядывали сюда, чтобы полюбоваться жутковатым тевтонским замком и пофотографировать рыбаков, лениво удивших с берега Деймы.

Мы вышли на Калининградской улице. Автобус неторопливо отъехал, редкие пассажиры разбрелись по сторонам, и мы почувствовали местную затаённость. В воздухе пахло гарью. Весной жители Полесска продолжали топить печки и бросали в них всё что ни попадя, мешая сладкие ольховые запахи с горькими запахами старых досок. Во дворах покрикивали невидимые с улицы петухи, мимо нас изредка прокатывались машины, а мы не спеша шли по битому тротуару к пятиэтажке, где жила Тамара Кузьминична.

Я рассказала Глебу, что история Полесска, прежде называвшегося Лабиау, охватывает почти восемь столетий, и припомнила проведённые тут переговоры великого магистра Тевтонского ордена с послами великого князя Московского, которые приехали не то попросить денег, не то поделиться ими – для очередной войны, задуманной не то Пруссией, не то, собственно, Москвой. Да, я была так себе экскурсоводом… Правда, потом рассказала, что до прихода крестоносцев где-то здесь пряталась загадочная Ромова с верховным жрецом Кривой Кривайто, хотя теорий о том, где именно искать Ромову, накопилось ничуть не меньше теорий о вероятном местонахождении оракула, предрёкшего Александру Македонскому власть над половиной населённого мира. Гаммер заинтересовался Ромовой, и остаток пути мы проболтали о загадочных прусских жрецах.